я бы сделал абсолютно то же самое, раз его превосходительства нет на месте. В столице сплошь разговоры о перевороте – настолько велико недовольство в правительственных и военных кругах, но я как могу стараюсь внедрить идею об импичменте во избежание столь нежелательного развития событий.
Хочешь, папа расскажет тебе сказку, как бывало? Ну, слушай. Жил-был на свете раненый генерал. Он только что вернулся из Майами, где залечивал огнестрельные раны. Ему велели ехать домой и поправляться, что он и делал, подремывая в кресле-качалке под благотворной тенью бугенвиллии, что буйно разрослась вокруг колонок и балясин садовой беседки, где так славно философствуется. Вдруг над головой у него захлопали крылья, послышался клекот, и чьи-то когти зацарапали по стропилам.
Я резко поднял голову, потревожив раны, и, кажется, увидел огромную хищную птицу, что умостилась наверху, складывая крылья. Но, вглядевшись, я понял: там сидит маленький индеец в национальной одежде. Не представляю, что больше поразило бы человека в трезвом уме. Мелькнула мысль: еще одно покушение, и дальше: охрана в доме ни к черту.
Вышеупомянутый индеец опроверг начальную гипотезу: он достал из котомки бутылочку с кокой, стал тыкать в нее пестиком, возя по стенкам, а потом присосался к бутылке, причем вид у него был чрезвычайно довольный. Встретившись со мной взглядом, он небрежно сунул мне письмо, которое, как оказалось, от моего непостижимого сына. Я прочел письмо, и глаза у меня буквально полезли на лоб, но с истинно латиноамериканским гостеприимством я предложил индейцу покинуть насест.
Он ловко слез ко мне и отрекомендовался как «Аурелио, муж Кармен, отец Парланчины и верный друг Дионисио, прибыл вести лечение».
Раньше мне не доводилось получать приказы от аймара, но если весь его народ такой же, меня весьма удивляет, как это они потерпели поражение от инков, а потом и от иберов. Хоть он и пожилой человек с морщинистой физиономией, где произрастает очаровательно жидкая бороденка, но природной властности в нем, как у генерала Боливара, который выигрывает битву, одновременно лишая девственницу невинности. Я и пикнуть не успел, как очутился на земле, а индеец уже щупал мой живот и говорил, что меня оперировали невежественные мясники. Нахмурившись, он сообщил, что внутри у меня осталась пуля, и я подтвердил – она действительно там, но застряла очень близко к сердцу, а потому удалять ее не рискнули. Хирурги в Майами говорили, что пуля ударилась в ребро и отклонилась кверху, и, если ее не трогать, большой опасности не представляет.
Тут из дома вышла мама Хулия и увидела меня, поверженного, во власти явного убийцы. Она бросилась ко мне, свирепо размахивая мачете, но через секунду уже смирно рысила в дом за ромом и сигарой. Жаль, я не успел спросить индейца, как он ухитрился так быстро ее укротить; я прожил с Хулией тридцать лет, но ничего подобного не достиг.
Тем временем Аурелио задумчиво рассматривал мой живот, окуривая его клубами табачного дыма. Он басовито побубнил нараспев что-то монотонное, набрал полный рот рома, а потом вдруг выпустил весьма впечатляющую струю пламени. Я еще не пришел в себя от этого фокуса, когда он молниеносно запустил по локоть руку мне в живот, покопался там и торжественно предъявил бесформенный сплющенный кусочек свинца – очень похожий на вынутую из мишени пулю.
Пока я разглядывал эту штуку, снова захлопали крылья, и оказалось, что никакого индейца нет и в помине. Зато на сейбе сидел здоровенный орел и деловито оправлял перья, потом сорвался с дерева, высоко в воздухе сделал круг и скрылся в направлении горного хребта. Твой бедный отец взглянул на собственный живот и увидел, что рубцы и шрамы пропали. Больше того, когда он позже проходил медицинское обследование, ему прямо сказали, что комиссия приходит к однозначному заключению – в него никто никогда не стрелял. Рентген пули не показал, шрамов не было, и мне пришлось затребовать из Майами снимки и справки, дабы доказать, что я имею право на оплату больничного листа, на отпуск по ранению и медаль за увечье на действительной службе; этих медалей у меня уже целая коллекция набралась.
Прошу, поблагодари своего друга Аурелио за удивительное лечение, но на будущее – будь добр, запомни: пожилой человек получает психическую травму, когда его уютное восприятие тайн вселенной вдребезги разбивает маленький туземец, выполняющий инструкции собственного сына пожилого человека.
Мама Хулия просит передать, что любит тебя, и еще узнать способ лечения дикобраза, который, как тихонько ни подходи, сердито стреляет иголками.
Твой любящий отец,
генерал Хернандо Монтес Соса,
чей сын, очевидно, полагает, что может присвоить себе звание фельдмаршала.
57, в которой Фелисидад вертит попкой, чем провоцирует начало военных действий
Инес и Агапита добрались до Кочадебахо де лос Гатос через два дня после голубя-почтаря, которого им оставил охотник Педро. Со стертыми в кровь ногами, грязные и измученные, но преисполненные гордости за успешное выполнение миссии, они перешли подъемный мост через крепостной ров и, по обычаю всех прибывающих в город, отправились прямиком на площадь. Там они уселись под столбом-осью, в несколько глотков осушили фляжки с остатками родниковой воды и стали поджидать Дионисио.
Все прошло точно по плану. Дионисио верно сказал, что крестоносцы не пойдут в Ипасуэно, где есть гражданские власти, а предпочтут Санта Мария Вирген – самое подходящее для «воцерковления» место на пути в Кочадебахо де лос Гатос. Соответственно, жители поселка собрали пожитки и ушли в соседнюю долину за холмом;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130