Кардинал перегнулся из окна, его сильно вырвало на стену дворца; потом он сломался пополам и сполз на колени. Рыдая от боли, он молился заступнику моряков святому Эразму, что принял мученическую смерть, когда его внутренности намотали на якорную лебедку. Затем боль прошла, и кардинал, еще задыхаясь в ее отголосках, помолился и святому Иову – покровителю сифилитиков. Он чувствовал, как надвигается неудержимый зуд посетить бордель, и боялся заразить свою любовницу Консепсион.
Его преосвященство немного посидел, положив на колени доклад Святой Палаты, и решил начать следующую стадию своей кампании. Он принял решение: крестовый поход проповедования возглавит дон Рехин Анкиляр – человек абсолютно холодной интеллектуальной непререкаемости.
14. монолог графа Помпейо Ксавьера де Эстремадуры, шагающего по сьерре
Женщина – дело рук дьявола, клянусь Богом! Как она злит меня, а ведь я – человек благородного происхождения. Никогда женщина еще не брала надо мной верх и так не унижала. Там у них на небесах какой-то недосмотр, раз такие нарушения в природе и весь естественный порядок перекосило. Я говорю: «Подай завтрак, женщина», – а она дерзко отвечает: «Сам возьмешь», – или же смиренно его готовит, а потом выливает в мой шлем и говорит: «Жри, свинья, из своего корыта». Или скажу ей: «Ночью придешь ко мне, желаю тобой насладиться», – а она отвечает: «Я устала», – или: «Отправляйся в бордель», – а потом приходит ко мне и, клянусь Богом, хочет быть сверху, а я чтобы женскую роль исполнял, да еще повелевает: «Ну же, не лежи просто так, пошевеливай-ка во мне», – напоминает, что, когда я на ней, она-то не лежит колодой, а двигает бедрами и стонет, и наслаждается самым недостойным образом; и вот' весь настрой потерян: я открываю канонаду, прежде чем пробиты бреши в стенах и подорвана главная башня. Тогда она бранит меня, а я стыжусь, как мальчик, упавший с лошади. Я теряю мужественность, тотчас хватаюсь за меч и говорю: «Я отрежу тебе нос, как тому мавру в Кордове!», – но она смеется мне в лицо, и отводит клинок, и целует меня, превращая в резвящегося кутенка.
Ремедиос. Женщина, достойная королей, она способна поднять на бой воителей обоего пола. Я сижу здесь на скале, так далеко от Эстремадуры, закрываю глаза и вижу Ремедиос. Играю сам с собой в игру, представляю, что она сейчас делает, а когда вернусь, спрошу: «Ремедиос, чем ты занималась, пока меня не было?» На ней зеленые штаны, но это не помеха, она всегда одета как мужчина и воин. Ремедиос чистит оружие, разложив детали на столе, хмурится – брови почти сошлись на переносице – и говорит: «Ц-ц-ц», – потому что в дуле пылинка; если загляну в ствол, встречусь с ее чудным карим глазом, а другим глазом вижу – она мне улыбается; какие у нее зубы – все целы, белые чрезвычайно и красивые. Волосы, такие черные и прямые, она завязывает на затылке, а я говорю: «Женщина, у тебя не голова, а лошадиный круп, дай-ка я отрежу твой хвост, навьем из него тетиву для лука или диванные подушки набьем», – а она, не мешкая, нагло так отвечает: «Querido, лучше я тебя своими волосами кастрирую». У нее замечательно крепкие волосы.
Как перевернулся мир! Сейчас я последний из людей, а ведь прежде я был жизнь и смерть, приказывал казнить императоров и основывал прекрасные города, полные рабов; даже зубочистки у меня были золотые, а женщины наводили блеск на моей кирасе ослиной мочой и своими волосами. Потом я славно насаживал самую красивую. Да, были деньки… А теперь я обязан жизнью индейцу. Меня – католика и слугу его величества – вырвали из объятий смерти с помощью черной магии, какое бесчестье! Меня выдернули из царствия небесного в мир, где правят женщины и даже дети читают, уткнув носы в книги, как попы! Это кощунство! Ныне доспехи мои ржавеют, и, если я пну собаку, она меня укусит.
Оказывается, у меня есть потомки, которые не возвращают мое кольцо; сеньор Дионисио Виво говорит: «Учись, в современном мире нужно быть образованным», – а я отвечаю: «Да сто куч я наложил на твой современный мир». Но он берет меня за руку и объясняет принцип воздухоплавания, говорит о мерзостях демократии, словно мы ничуть не продвинулись со времен Древней Греции. Прихожу домой, встречаю Ремедиос, и душа взмывает, когда милая целует меня в бороду и спрашивает: «Ну, как в школе, все хорошо?» – а я с полным смирением говорю: «Женщина, сними одежду», – и она раздевается, но только я, жутко торопясь и путаясь, расстегну всю амуницию, она вновь набрасывает одеяние и говорит: «Querido, пора бы тебе стать романтичным», – и я кричу так, что горы содрогаются от моих проклятий, а она треплет меня по щеке и говорит: «Querido, какой ты милый». Женщина – дело рук дьявола, клянусь Богом!
15. Консепсион
Консепсион обжарила рыбу в пальмовом масле и теперь тушила в соусе из перца, чеснока и помидоров. Получится такая нежная, мясо будет отделяться от костей, сначала с одной стороны, потом с другой. Если очень постараться, филе ничуть не разломятся, можно перевернуть лопаточкой, а остатки на костях выковырнуть кончиком ножа. Консепсион сосредоточенно поджала губы; может, все получится, и она выудит кружочки жабр и съест, а потом выбросит головы и плавники бездомным котам у дверей судомойни. Эти кружочки – самое нежное и вкусное, единственное, что она утаивала от кардинала.
Консепсион называла его «каденей», что на кечуа означает «моя цепь»; так обычно индейцы запросто обращаются к супругу, но в данном случае слово особенно годилось, потому что Консепсион была прикована к кардиналу всем своим существом.
Ей только исполнилось тринадцать, когда ее взяли на кухню, и старая Мама Кучара учила вежливо приседать перед кардиналом, стоять за его стулом на трапезах и делать вид, что не замечаешь укатившуюся горошину или упавший на скатерть кусочек из тарелки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130