Реквием звучал невероятно нежно и совершенно меня поглотил. Закончив, я скользнул взглядом по изгороди и опять увидел мелькнувшую тень, только на сей раз она выступила из темноты и двинулась ко мне. Мелодия напомнила мне о земной богине, которой в здешних местах поклонялись, Пачамаме, и на секунду мне даже стало страшно, что я вызвал саму Пачамаму. Но то была Эна.
Она стояла передо мной, и я увидел, что ее огромные карие глаза полны слез. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, а потом совершенно естественно и изящно, как делают маленькие девочки, она села по-турецки и очень серьезно сказала:
– Так красиво. Я никогда не слышала такую saudade. Пожалуйста, сыграйте снова.
– Я не очень-то хорошо исполняю, – ответил я. – Послушали бы вы, как играет сеньор Виво.
– Сыграйте снова, – попросила она, – только теперь для меня, а не для того, о ком думали.
Я рассмеялся, чуть удивленный ее проницательностью. Начал играть и почувствовал – хочу сыграть для нее особенно хорошо и чересчур стараюсь. Несколько нот я скомкал, но потом заставил себя ни о чем не думать и погрузиться в музыку.
Когда я закончил, она изумленно наклонилась и мягко провела рукой по струнам. Потом выпрямилась, глубоко-глубоко вздохнула.
– Если бы я так могла.
– Может, со временем?
– Нет, не смогу. Для этого нужно много печали. У меня столько нет.
Потом она рассмеялась и искоса взглянула на меня:
– А теперь скажите, о ком вы думали перед этим?
– Она живет в Мехико, – совершенно неожиданно признался я. – Моложе меня и постарше вас. К несчастью, она меня не любит, поэтому… – я пожал плечами, – …вот играю иногда для той, кто никогда не услышит.
– Играть надо только для тех, кто слушает, и любить только тех, кто любит в ответ. Я бы так поступала.
– Наверное, вы мудрее меня.
– Это уж точно. А теперь сыграйте мне что-нибудь испанское, по-настоящему испанское, с duende и gracia.
Из всего разнообразия фламенко я знал лишь солеарес, солеа и соледадес, сеньор Виво сам только им и научился, когда однажды ездил в Андалусию. Играть их можно очень медленно, в них звучит печаль одиночества. Я сыграл четыре подряд, а Эна сидела, склонив голову набок и внимательно следя за моими пальцами. Потом сказала:
– У вас руки, как пауки. Мне кажется, вам нужно еще научиться играть на типле и чаранго. – Эна поднялась и одернула всегдашнее голубое платье. – Пожалуй, завтра опять приду. Приятно разнообразить прогулку.
– Эна, – спросил я, – а почему родители вас называют то Эной, то Леной? Непонятно как-то.
Она рассмеялась:
– Ну раз уж вам так интересно, скажу. Когда я была совсем маленькой, не могла выговорить «Лена» и говорила «Эна». Так что теперь у меня сразу два имени.
– Как просто. Вам не страшно одной идти? Уходя, она посмотрела на меня через плечо:
– Не беспокойтесь, здесь вам не Мехико.
Она помахала, а потом растворилась в темноте, и я остался наедине с цикадами.
3. о новом ресторане и новом священнике
Он прибыл в день, когда шлюха Долорес давала донне Констанце последний урок незаменимого искусства приготовления chuno. В школе донна Констанца научилась печь лишь canapes и vol-au-vent – только эти навыки соответствовали ее статусу богатой дамы, которая только шевельнет пальцем, как примчатся бригады кухарок и поваров. Но сейчас, перейдя на положение возлюбленной крестьянина, навечно сосланного в горное поселение, она стыдилась своей праздности и смущалась, что всю стряпню в доме Гонзаго взял на себя.
А шлюха Долорес, наоборот, выучившись содержать батальон ребятишек от разных отцов, решила разнообразить способы заработка. «Мне уже сорок или что-то около того, обжиманья и стоны меня утомили, – говорила она. – Уж я заслужила отдых от беспрестанного дрюченья. Отныне я шлюха только вечерами по пятницам и субботам».
Идею открыть ресторан она почерпнула в книге, купленной у Дионисио за браслет, который тот намеревался преподнести в подарок Летиции Арагон. Дионисио уверял: это «un libro muy romantico», и Долорес доверчиво ее приобрела, рассчитывая, что там про принцев и принцесс или, может, про несчастную жертву – голубоглазую блондинку, которую доблестно спасает драгунский капитан, он же, как выясняется, давно пропавший кузен, они женятся, с трудом добившись позволенья его родителей, и им, в конце концов, не нужно скрываться.
Оказалось, Дионисио и Долорес несколько по-разному понимают, что такое «очень романтическая книга». Она нетерпеливо читала, жуя обслюнявленную сигару и ожидая торжественного выхода принцессы. В непривычном литературном занятии шлюха не умела распознать ключевые моменты повествования, ее больше пленяли случайные кулинарные рецепты. Книга называлась «Донна Флор и два ее мужа», и Долорес надумала открыть собственный ресторан под названием «У донны Флор».
Без трудностей не обошлось. Прежде всего, здание под новый ресторан пришлось выкапывать из ила, который к тому времени отлично просох и стал несокрушим. Жизнь шлюхи привила Долорес большую любовь к свободе, но сейчас ощущалась нехватка помощника. «Охо-хо! Вот бы появился какой мужичок и покопал!» – говорила она и подолом юбки вытирала с лица пот, прежде чем возобновить труды. Долорес очень жалела, что старшие сыновья смылись на поиски алмазов в джунглях, две взрослые дочери умотали в Вальедупар заниматься матушкиным ремеслом, а оставшийся малолетний выводок мог лишь оттаскивать иловые кирпичи, но не копать.
Как-то раз во время работы Долорес почувствовала – сзади кто-то стоит. Сердце у нее скакнуло, она обернулась и увидела Фульгенсию Астиз. Долорес страдала тем, что в ученых кругах назвали бы «аномальный рефлекс удивления» – она застыла с распростертыми объятьями и широко открытым ртом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130