– Во-первых, у меня его больше нет, во-вторых, тот человек, похожий на стервятника, меня пристрелит, а в-третьих, сомневаюсь, что дон Эммануэль не пойдет по бабам, пока меня нет. Так что я остаюсь за стеной.
Хекторо, поглаживая конкистадорскую бороду, проговорил:
– У нас же есть два пулемета, что мы забрали тогда у солдат. Нужно установить их на стене и отстрелить чужакам яйца, только и всего. – Щелкнув пальцами, он изобразил дуло и курок.
Долорес грохнула по столу стаканом, расплескав ром:
– Так вы же, тупоголовые мужики, на обрядах и праздниках все патроны израсходовали! Забирались в горы и палили в белый свет, как ненормальные! – Она сплюнула, подчеркивая, насколько незрелы и безответственны мужчины вообще.
Хекторо скользнул по ней взглядом и ответил:
– Бабья болтовня в расчет не принимается. – Заметив, как сверкнули глаза Ремедиос, он прибавил: – Кроме Ремедиос, она любому мужчине не уступит.
Мисаэль потер лоб и примирительно сказал:
– Дело в том, друзья, что у нас вообще очень мало боеприпасов. Большую часть мы истратили, когда перебрались сюда и охотой добывали пропитание, а пополнить было нечем. Придется очень бережно расходовать остатки.
– А где генерал Фуэрте и капитан Папагато? – спросила Ремедиос. – Они все же бывшие военные, могут присоветовать что-нибудь дельное. Никто за ними не сходит?
Охотник Педро поднялся.
– Я схожу, – сказал он, давая понять Хекторо, что внимание к женщине мужчину не унижает. Очень высокий, в звериных шкурах, что свидетельствуют об отваге, Педро держался с таким достоинством – даже Хекторо никогда его не подначивал и не спорил с ним.
– У меня есть просьба, – продолжила Ремедиос, когда Педро ушел. – Пожалуйста, не говорите графу Помпейо, что эти маньяки – инквизиторы. Он бледнеет при одном упоминании – помнит, как в его время проводились конфискации и как неотвратимы были обвинения. Ради графа я прошу вас называть этих людей «англичане», тогда он будет драться, как лев.
– «Англичане», – повторяли собравшиеся, перекатывая во рту словечки «Los Ingleses», пока к ним ни привыкли.
– Так что нам делать, друзья, чтобы разбить англичан? – прокуренно засипела шлюха Консуэло.
– Надо атаковать их и порубить на куски, – сказал Хекторо.
– Нет, не надо их трогать. У них начнется голод, они отчаются и сами уйдут, – выступил Мисаэль. – До нас им не добраться, а съестного на нашем плато столько, что и подъемником не перетаскать. Никаких проблем.
Все закивали, явно довольные такой стратегией, поскольку она не требовала усилий и не нарушала сиесту. Но Ремедиос энергично замотала головой – будто отхлестала себя по лицу длинными волосами, завязанными в тяжелый конский хвост.
– Послушайте, – сказала она, – вы помните, как в Чиригуане мы травили солдат и бросали в Мулу дохлых животных? А еще дон Эммануэль велел нам испражняться в реку, и все солдаты заболели, помните? Рано или поздно англичане додумаются проделать то же самое с нами, а значит, надо их прогнать.
– И еще, – добавил Хекторо. – Несправедливо оставлять их в покое, да и нам от того никакой радости.
– Мы могли бы просто покинуть город и вернуться к себе на равнину, там теперь не опасно. Спустили бы все на подъемнике учителя Луиса, и когда все будут внизу, перережем веревки, чтобы чужаки не бросились в погоню. Никакого кровопролития, вернемся домой, многие ведь этого хотели, а англичане останутся с носом, – говорил Мисаэль. Он казался беззубым, потому что еще не стер маскировочную сажу. – Стали бы работать на дона Эммануэля и донну Констанцу, как раньше, и все бы вернулось на круги своя.
– Донна Констанца не захочет возвращаться к мужу от такого любовника, как Гонзаго, – возразила Ремедиос.
– И потом, на равнинах слишком жарко, да и всего там как-то чересчур, – сказал Хекторо. – В дождь живем, как водяные, сухо – от пыли не продохнуть. Будет урожай, не будет – неизвестно, полно гадюк и аспидов, жара порой такая, что всю сиесту сидишь в реке, а здесь-то – красота, а не жизнь. На плато – никаких тебе крайностей, и здесь, наверху, ночью тепло, как днем. Я, например, де хочу отсюда уезжать. Тем более на старом месте все заросло и занесено илом, рассказывали же ребята, что за тракторами ездили. Это что ж, все заново начинать?
Ремедиос кивнула.
– Кроме того, – сказала она, – здесь вопрос принципа: мы имеем право верить, во что захотим, и жить, как нам заблагорассудится. Не для того я столько лет сражалась в «Народном Авангарде», чтобы в результате меня угнетали. Свобода или смерть!
Страстное выступление Ремедиос вызвало овацию завсегдатаев и обитательниц борделя. Хекторо вскочил и воскликнул:
– Ну, Ремедиос! Ну, конь с яйцами! Да здравствует Ремедиос! – Потом тяжело сел, засмущавшись своей необычной несдержанности.
Педро привел генерала Фуэрте с капитаном Папагато, и те сели по обе стороны от призрака Хосе, который после своей безвременной кончины каждый вечер в одно и то же время выходил из-под пола и неподвижно сидел за столом, где при жизни заигрывал с девушками, вдребезги напивался и играл в карты.
– Что будем делать? – спросил генерал.
– Мы надеялись, вы нам об этом скажете, – приподняв бровь, хмыкнула Ремедиос – дескать, от вас ждали большего.
– На мой взгляд, – начал генерал Фуэрте, – нельзя победить противника, который верит в то, за что сражается, и у которого потому высокий моральный дух. Мы должны изыскать способы полностью деморализовать неприятеля и убедить его, что нет иного выхода, кроме отступления или капитуляции. И вот тут нам следует использовать тактику партизанской войны: удар в спину здесь, укол там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130