Балкис мучительно хотелось обратиться в кошку — ведь она знала заклинание, с помощью которого можно было прекратить течку. Этому заклинанию её некогда обучила Идрис, её первая наставница в искусстве магии. Пожалуй, стань Балкис кошкой — тогда и гадкая птица поутихла бы, присмирела. Вот только девушке казалось, что вряд ли подобное превращение одобрят святые старцы.
Брат Атаний обратил внимание на замешательство Балкис и заботливо, сочувственно проговорил:
— Не надо сердиться на эту птицу.
— Пусть на себя сердится! — фыркнула сидикус. — Рано или поздно придётся посмотреть правде в глаза, красотка!
— Ну хватит, — одёрнул птицу брат Атаний и улыбнулся. — Скажи что-нибудь поумнее.
— Это зачем же? — огрызнулась сидикус. — Вот что ты такого имеешь от своего большого ума?
— Ум, — ответил отшельник, — позволяет мне видеть вещи такими, какие они есть.
Балкис встревожилась. Неужели Атаний распознал в ней волшебницу, умеющую менять обличье? «Но какое моё обличье истинно?» — лихорадочно гадала Балкис.
Вот ведь какие глупости могут полезть в голову! Она родилась на свет женщиной, ею и останется на самом деле! К тому же кошка ни за что не ощутила бы такой любви, какая теперь владела Балкис.
Она вдруг испугалась. Что, интересно, имел в виду отшельник, когда сказал, что видит все таким, каково оно на самом деле? Если так, то никакого проку бы не было превращаться в кошку — она бы не защитилась от любви, она только избежала бы её. Да и не смогла бы она навсегда остаться кошкой, ничего не объяснив Антонию. Как бы он отнёсся к ней, если бы сам был котом? Балкис в ужасе поняла, что она вовсе не против того, чтобы он повёл себя так, как ведут коты… Если бы только он немного нежнее…
Отшельники уложили Антония на кровать. Солнце село, начало смеркаться. Брат Атаний сказал:
— У нас есть хижина для гостей-женщин, девушка. Она всего в нескольких ярдах отсюда.
— Благодарю вас, — отозвалась Балкис, — но, с вашего позволения, я посижу подле его постели, покуда сон меня вконец не одолеет.
— Как пожелаешь, но как только почувствуешь, что у тебя слипаются веки, ступай в гостевую хижину. Там ты найдёшь лежанку, застланную чистым бельём. Правда, ложе не слишком мягкое.
— Я уже пару месяцев почти каждую ночь сплю на голой земле, святые старцы, — отвечала Балкис. — Так что с радостью переночую в вашей гостевой хижине.
— Что ж, доброй тебе ночи, — кивнул брат Атаний и придвинул к постели Антония табурет. — Но ты зря так тревожишься. Он будет спать крепко и легко, а проснувшись поутру, почувствует себя новым человеком.
Балкис как раз хотелось, чтобы Антоний проснулся прежним, но она поняла, о чем говорит отшельник.
— Мне самой нужно успокоиться, добрый господин. Я понимаю что это глупо, но я так боялась за его жизнь, что теперь мне нужно на него наглядеться.
— В этом есть зерно смысла, однако это зерно — родом из сердца, а не из разума, — усмехнулся отшельник. — Доброй тебе ночи! — повторил Атаний, вышел из комнаты и тихо притворил за собою дверь.
Балкис просидела у постели Антония около часа. На самом деле теперь она уже не так сильно опасалась за его здоровье, а просто ей хотелось как можно дольше любоваться им, покуда он спал и не видел, как блестят её глаза. Однако старец оказался прав. Вскоре глаза у девушки начали слипаться, голова упала на грудь. Балкис вздрогнула, очнулась от дремоты, смущённо улыбнулась, поднялась, но тут же склонилась к Антонию, крепко поцеловала его в губы и прошептала:
— Я бы ни за что не сделала этого, если бы ты не спал, мой милый, поэтому целую тебя теперь.
Она выпрямилась, вышла за порог и быстро разыскала гостевой домик.
Балкис так давно не спала в кровати, да и день выдался на редкость изнурительный, поэтому она уснула крепко-крепко, без сновидений — и слава богу, если учесть, в каком настроении она улеглась. Её разбудило солнце, и Балкис потянулась сладко, как кошка, радуясь тому, что выспалась и хорошо себя чувствует. Она ещё немного полежала, глядя в окошко на залитую солнцем поляну и большой камень посередине неё, перебирая в памяти события минувшего дня. Среди воспоминаний оказалось и неосознанно принятое решение.
Сегодня она скажет Антонию о том, что любит его.
Конечно, если он не влюблён в неё, то это сможет его напугать, вызвать его недовольство. «Что ж, — думала Балкис, — если так, то дальше я пойду одна, а он вернётся домой. Хотя это будет так трудно — продолжать путь и одновременно приглядывать за Антонием, как бы с ним не случилось беды во всех тех странах, через которые нам довелось пройти». И все же девушка чувствовала, что должна признаться своему спутнику в любви. Она слишком долго таила от себя самой это чувство, а теперь открыла его для себя благодаря птице сидикус и волшебной ванне.
Нет, Балкис больше не могла терпеть. Она все скажет Антонию — и будь что будет.
Приняв решение и утвердившись в нем, она встала, чувствуя себя легко и свободно, и вышла из дома, напевая весёлую песенку. Приведя себя в порядок, она подошла к боковой двери, чтобы навестить друга.
Странное смущение охватило её, и она тихонько, еле слышно постучала в дверь — но двери почти сразу распахнулась. На пороге стоял Антоний, раздетый до пояса, как вчера вечером. Волосы у него были слегка растрёпаны, а щеки покрывал здоровый румянец только проснувшегося человека. Он необыкновенно тепло и радостно улыбнулся, и Балкис снова ощутила странное тепло. Ей стало не по себе, и она потупилась.
— Доброе утро, господин, — пробормотала она.
— Доброе утро, госпожа, — в тон ей отозвался Антоний. Балкис, испуганная этой торжественностью, подняла голову, увидела, как светятся глаза её друга, увидела улыбку на его губах и нашла в себе силы улыбнуться в ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141