Вернулись вы оттуда со слезами и даже слюни распустили. Какой же это тайной обладает наш брат, что заставил встречать нас с поклонами?
- Ты, Дурень, - сказал на это Трипитака, - существо невежественное. Ведь недаром говорят, что черт, и тот боится злого человека.
Видя, что монахи стоят перед ним на коленях и отбивают земные поклоны, Трипитака почувствовал себя очень неловко и, поспешно подойдя к ним, сказал:
- Прошу вас, встаньте!
- Мы готовы стоять перед вами на коленях целый месяц, - отвечали монахи, - только заступитесь за нас, скажите вашему ученику, чтобы он оставил в покое свой посох.
- Смотри, не трогай их! - приказал Трипитака Сунь-У-куну.
- А я и не трогал, - отвечал Сунь У-кун. - Иначе от них ничего бы не осталось.
Лишь после этого монахи осмелились подняться с колен.
Одни из них взяли под уздцы коня и повели его во двор, другие - подхватили вещи, третьи - понесли самого Танского монаха. Некоторые несли Чжу Ба-цзе и Ша-сэна. Вся эта процессия двинулась в монастырские ворота. Войдя во внутренние кельи, они расселись по старшинству, и монахи снова стали воздавать почести Трипитаке.
- Почтенный отец, прошу вас встать и больше не кланяться мне, - сказал Трипитака. - Вы просто убиваете этим меня, скромного монаха. Ведь мы все с вами братья по вере.
- Вы, почтенный отец, являетесь посланцем великой страны, - отвечал на это настоятель, - и наша вина в том, что мы вовремя не вышли встретить вас. Мы, жители горного захолустья, своими темными глазами не смогли распознать в вас высокого гостя и воздать вам надлежащие почести. Разрешите спросить вас, почтенный отец, какую вы вкушаете в пути пищу, - постную или скоромную, и чем бы мы могли угостить вас.
- Пищу мы едим только постную, - отвечал Трипитака.
- А ученики ваши, конечно, предпочитают скоромную? - продолжал настоятель.
- Нет, мы с малых лет едим постную пищу, - сказал Сунь У-кун.
- Бог ты мой! - воскликнул настоятель. - Человек с такой свирепой физиономией тоже питается постной пищей!
Тут один из монахов, который был посмелее, подошел и спросил:
- Сколько же вам, господин, надо сварить пшена, чтобы вы насытились?
- Эй ты, бестолочь! - вступил тут в разговор Чжу Ба-цзе. - Что ты все лезешь с вопросами? Накрывай на стол, чтобы было не меньше одного даня на человека.
Эти слова привели монахов в полное замешательство. Они тут же бросились чистить котлы и разводить огонь. Во всех кельях начали расставлять еду и закуски, зажигали фонари, готовясь чествовать Танского монаха.
Когда трапеза была закончена и монахи убрали со стола посуду, Трипитака поблагодарил настоятеля.
- Мы доставили вашему монастырю много хлопот, - сказал он.
- Что вы, что вы, - возразил настоятель. - Уж вы извините нас за скромное угощение.
- Можно мне с моими учениками расположиться здесь на ночь? - спросил Трипитака.
- Не спешите, учитель, - отвечал настоятель. - Мы найдем для вас место поудобнее. Эй, служитель! - позвал он. - Сколько у нас там народу?
Служитель тотчас же отозвался.
- Пошлите двух человек, пусть дадут корму коню, - приказал настоятель. - Да распорядитесь убрать три комнаты, предназначенные для созерцания. Велите приготовить гостям постели. Только поскорее, учитель хочет отдыхать.
Слуги поспешили в точности выполнить полученный наказ и пригласили Трипитаку пройти в отведенное для него помещение. Что касается учеников Трипитаки, то они, выйдя из кельи, тоже отправились отдыхать. Комнаты, где им предстояло провести ночь, были ярко освещены, на полу лежали четыре камышовых циновки.
Сунь У-кун позвал служителя и велел ему принести сена, затем привязал коня и отпустил служителя.
Трипитака уселся посреди комнаты. По обеим сторонам от него двумя рядами выстроились все пятьсот монахов, готовых служить ему.
- Прошу вас, уважаемые, вернуться в свои кельи, - ска зал, кланяясь им, Трипитака. - Мы сами тут как-нибудь управимся.
Однако монахи не решались уйти. Тогда вперед выступил настоятель и сказал:
- Они разойдутся уже после того, как вы, учитель, ляжете отдыхать! Устройте здесь все как следует.
- Да тут все уже устроено, - произнес Трипитака. - Очень прошу вас, идите отдыхайте.
Лишь после этого монахи решились уйти. Затем Трипитака вышел на улицу по малой нужде. Взглянув на луну, заливавшую все вокруг ярким светом, он позвал учеников.
Сунь У-кун, Чжу Ба-цзе и Ша-сэн вышли и встали рядом со своим учителем. Трипитака же, пораженный сиянием луны, которая, словно огромный светильник, заливала бездонный, сверкающий перламутром небосвод и озаряла ярким светом всю вселенную, предался воспоминаниям и не мог удержаться, чтобы не сочинить экспромтом оду на старинный манер.
Стихи гласили:
Зеркально ясен чистый свет луны,
Земля ж покрыта трепетною тенью,
А дивные дворцы - озарены;
Б прозрачном небе - зеркала круженье,
Иль это блюдо блещет серебром,
На десять тысяч ли страна в сиянье,
Ночь - всплеск волны на море мировом;
Нет равных ей по силе обаянья
Там - в сини - диск подвешен ледяной.
В гостинице, в селенье позабытом,
Усталый путник с думою одной
Сел под окном, холодным и раскрытым;
Вот старец одинокий задремал,
И вдруг пред ним в чудесном сновиденье
Сад ханьских императоров предстал,
Старик от седины своей - в смущенье,
И к башням Цинь идет тогда Юй Лян:
Он, летописец Цинь, был и поэтом.
Уж в винной чаше плавает луна.
Не дремлет Юань Хун, носясь по свету.
Поет о снеге каждое окно,
Но стужа не страшит - вы снова юны…
В монастыре спокойно и темно,
И холодны, как лед, трепещут струны…
Мы эту ночь проводим без тревог,
Но где конец и странствий и дорог?
Когда Трипитака начал читать, Сунь У-кун подошел к нему и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161