Семьсот выживших пассажиров «Галактики», а также большая часть ее экипажа перешли на новый суперзвездолет.
Было поздно отказываться от раздельных обеденных залов и более комфортабельных кают, но после моего посещения нижний зал все же переделали и лучше декорировали. В каютах разместили самых разных пассажиров, отнюдь не в соответствии с их социальным положением. Те же, кому это не нравилось, могли ждать несколько лет до следующего полета.
К тому времени, когда я вышел из клиники доктора Дженили – стараясь не качаться, опираясь на трости, – «Олимпиада» была почти полностью готова к полету.
Отказались взойти на ее борт не так уж много пассажиров. Объяснялось это тем, что гибель «Галактики» была вызвана не недостатками конструкции. Все корабли Военно-Космического Флота имели защитные противолазерные щиты, но ни один не мог противостоять атаке лазерных пушек Лунаполиса или орбитальной станции – мощных орудий, которые опустошали целые улицы во время восстания беспризорников нижнего Нью-Йорка.
Эти лазеры строились для разрушения астероидов, брошенных на Землю много лет назад космическими рыбами, и теперь каких-либо оснований для применения этого оружия не было. Я использовал весь свой авторитет и предоставленные мне военным положением полномочия, чтобы полностью их демонтировать. Хищные рыбы являли куда меньшую опасность, чем некоторые генералы или адмиралы, не способные устоять перед искушением поиграть в войну. Земля не должна была еще хоть раз стать заложницей.
В общественном мнении возникли определенные тенденции, которые по каким-то таинственным причинам все больше усиливались. Когда разбирались дела о мятеже, господствовало стремление решить их быстро и по возможности без большого шума. Я неохотно соглашался. Террористы, включая Лигу экологического действия, были повешены. Та же участь постигла и пятерых членов Адмиралтейства. В большинстве других случаев я смягчил наказание.
Однако я был твердо настроен не лгать и не избегать правды, особенно если это касалось моей собственной ответственности. Уступая настойчивым просьбам руководителя моей службы, я отказывал представителям масс-медиа в интервью. Джеренс Бранстэд понимал, что о правонарушениях политиков я буду говорить совсем не так легко, как того ждут в обществе.
Тем не менее, судя по некоторым дошедшим до меня рассказам, меня пытались возвеличивать. При этом игнорировалась моя глупость, когда без всякой нужды в жертву был принесен глава правительства планеты Надежда. И мое бессердечное использование кадетов, совсем еще детей, которые вынесли на своих плечах основную тяжесть борьбы. Тот факт, что большинство ребят действовали геройски, не мог служить извинением – многие погибли, не успев даже повзрослеть.
Пресса не знала, как я бессердечно игнорировал мольбы Дэвида Бевина спасти его жизнь, когда я мог сдаться Стангеру и попробовать отговорить его от предательства. Или о том, как я замешкался в те трагические минуты, когда погибла Арлина. Если бы я заблокировал люк тростью мгновением раньше…
Все это время патриархи хранили зловещее молчание.
К моему неописуемому изумлению, в Лунаполисе меня навестил епископ Римской католической церкви и исповедовал меня согласно древнему ритуалу. После этого он благословил меня и укорил за публичное отречение от Господа Бога. Епископ Сэйтор, сказал он, действовал опрометчиво, и мое предостережение – «кесарю кесарево» – было вполне резонным. «Церковь – это не больше чем попытка человека понять Бога, – сказал он мне, – и не следует приписывать Всевышнему ее недостатки». Перед уходом он поцеловал меня во влажную щеку.
Тем не менее большинство патриархов вряд ли испытывали ко мне особые симпатии, как и я к ним. Перед Сэйтором стоял выбор: он мог отречься от меня, игнорировать меня или выразить мне поддержку. Ни один из этих вариантов не был особенно приятным. Возможно, поэтому патриархи настояли, чтобы Адмиралтейство предложило мне нечто в корне иное – выйти в отставку и поселиться в Лунаполисе.
– Вы хотели видеть меня, сэр?
– Входи.
По моему настоянию Чарли Витрек надел голубую офицерскую форму, хотя Адмиралтейство отправило его в запас.
Он близоруко посмотрел через капитанский мостик:
– О!
Увидев меня, четко отдал честь. Врачи неплохо над ним поработали, хотя его карие глаза вместо прежних голубых приводили меня в замешательство.
– Вольно! – Чарли расслабился. Я серьезно на него посмотрел:
– Очень рад, что ты поднялся ко мне.
Я написал ему два длинных письма, где главным образом уговаривал принять участие в полете «Олимпиады».
– Благодарю вас, сэр. – На лице его заиграла дружеская улыбка.
– Устроился в своей каюте?
– Да, сэр. – Он помолчал. – Есть кое-какие неудобства. Нет, – поспешно добавил он, – я не жалуюсь.
– В чем же проблема?
– Я ношу форму гардемарина, но не в одной каюте с ними. Я называю вас «сэр», как и положено, но у меня нет никаких обязанностей, потому что я не принят и никогда не буду принят на службу. Это… странно. Но уверен, что сумею привыкнуть. – Он широко улыбнулся. Пробежался пальцами по волосам, поправил узел галстука.
– Да, я много об этом думал. – Я откинулся назад. – Сомневаюсь, что это долго продлится.
– Сэр? – тут же встревожился Витрек.
– Адмиралтейство, по свойственной ему мудрости, объявило тебя негодным к службе. У тебя нет возможности вернуться в строй.
– Нет, сэр.
– Пока ты находишься в этом правовом поле. Он нахмурился:
– Я не… Вы шутите со мной?
– Отчего же, можно сказать, что и шучу. – Я, смакуя, сделал паузу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165