Спасибо вам за то, что пришли.
– Господин Генеральный секретарь…
– Мы молимся за…
– Я всю свою жизнь ждал… – Рука человека вытянулась вперед и тут же спряталась.
Я протянул ему свою руку, и он пожал ее.
– Я в порядке. Спасибо вам.
– Я так сожалею, что они…
– Идите с богом. – Я пожал чье-то запястье. У пожилого человека блеснули слезы на глазах.
Марк врезался в здорового парня, наклонившегося было надо мной, и оттеснил его.
– Нет! – возвысил я голос, чтобы меня услышала охрана. – Окружите меня, если это необходимо, но оставьте свободный промежуток. Пусть проходят по несколько человек за раз. – Я поправил одеяло на своих беспомощных коленях. – Благодарю вас. Со мной все в порядке.
Я пожимал тянувшиеся ко мне со всех сторон руки:
– Спасибо, что пришли, ребята.
Медленно, рассыпая проклятия, кипя от ярости, мои секьюрити навели порядок и устроили нечто вроде церемонии. Слова передавались по цепочке людей, и сформировалась очередь – поначалу нетерпеливая, но потом, когда все узнали, что я остаюсь, подуспокоившаяся.
Больше двух часов я провел в толпе потных людей, пока не пожал последнюю руку и не похлопал по последнему плечу.
Усталый, я разминал пальцы.
Ф. Т. посматривал на меня сверху вниз с уважением, к которому добавлялось еще какое-то чувство.
– В чем дело, сын?
– Это как если бы… Ты слышал о королевском прикосновении?
– Я не исцелял этих бедных людей.
– Может, незаметно для себя.
– Как у Генсека у вас нет больше других дел, как показывать себя людям, – устало проворчал Марк.
– Как у Генсека у меня есть дело до всего.
В моей резиденции все было предельно знакомым, но каким-то странным. Простое дело – вроде подъема по ступенькам в мою спальню – сделалось невероятно сложным мероприятием. Мне все это жутко надоедало, и я был уверен, что ни одна сила на земле не заставила бы меня всю жизнь провести в этом проклятом кресле.
Однако мало-помалу я научился со всем этим справляться, открывать-закрывать двери. Иногда позволял «умному» креслу самому делать свою работу, а порой, из упрямства, по собственному усмотрению прокладывал маршруты по дому. Кое-где мы переставили мебель, чтобы освободить для меня проходы.
Мое тело, казалось, выздоравливало – кроме позвоночника. Тупая боль в спине делала меня раздражительным, но я старался не брюзжать. Скоро она утихнет, говорили мне, а я покамест глотал пилюли, хотя когда-то поклялся вообще их не принимать.
Арлина первое время держалась напряженно.
– А разве ты не выстраивал стену, сквозь которую я не могла бы проникнуть?
– Я уже слышал это от тебя у Дерека. – Я сделал паузу. – Дорогая, там, в госпитале, когда я понял, что парализован, я был немного не в себе. Я искренне сожалею о сказанном.
– Я хотела дать тебе время все обдумать. Чтобы ты мог зализать раны в одиночестве. – Она помолчала. – Но мне было больно. Ты прогнал меня, когда я хотела тебе помочь.
– Можешь ты простить меня?
Не сразу, но ее ладонь легла на мою руку.
Очень скоро я понял, что уют, которым Арлина меня окружает, – лучший ее подарок для меня. Я немного расслабился, стал постанывать и бормотать во время приступов боли, пока не заметил, что она непроизвольно потирает себе спину. После этого я стал скрывать свой дискомфорт, и ей как будто стало легче.
Чувство облегчения после возвращения домой было недолгим. Я страстно желал выздоровления и напряженно работал с двумя терапевтами, которые приходили к нам каждый день. Марк Тилниц внимательно просмотрел архивы службы безопасности и отказывался выходить куда-либо, когда рядом со мной были врачи. Я решил, что надо бы как-то особенно его отблагодарить, и попросил Арлину приготовить какой-нибудь подходящий презент. И прежде, пока я не оказался в госпитале, Марк всего себя отдавал службе у меня. В последние же дни под глазами у него проступили темные круги, а взгляд сделался тревожным.
Я написал Мойре Тамаровой и повторил свое приглашение.
Филип бывал в нашей резиденции почти каждый день, приезжая из своей квартиры в Мэриленде. Мы наконец начали лучше понимать друг друга. Иногда он оставался пообедать…
– Нет, папа, это было в тот год, когда ты повредил колено.
Мы сидели в ярко освещенном углу кухни, все трое. Арлина отослала слуг, и мы в непривычно интимной обстановке поглощали лазанью, которую сами же и приготовили. Мне, ограниченному креслом, великодушно позволили нарезать и смешать овощи для салата.
– Дорогая, когда ты научила его стрелять? Еще раньше?
– Если Фити не ошибается, ему было пятнадцать… – Она пожала плечами. Филип очень хорошо помнил все даты в любом году. Он любил тренировать память, и эта его способность не удивляла.
– Ты вернулась домой, когда мне было тринадцать, мама. – Филип задумчиво посмотрел между нами. Мы с Арлиной ненадолго разошлись после восстания беспризорников.
– Мне не следовало этого делать? – вскинула брови Арлина.
Сознавая свой долг, сын коротко ее обнял. Она высвободилась и легонько толкнула его на сиденье.
– Двадцать четыре года, совсем взрослый человек… как бежит время.
– А ты бы предпочла, чтобы я снова стал ребенком?
– Нет, но… – Она задумалась. – Проклятье, заниматься воспитанием – забавное занятие. А теперь я тебе не нужна.
– Конечно, нужна. – Он попытался принять обиженный вид. – Разве я не отрываю тебя от дел? Разве не советуюсь с тобой?
– Да, мой милый. Но ты не нуждаешься во мне.
– Ну, извини. Я постараюсь быть нахлебником в большей степени. – Он пододвинул мне лазанью. – Если вам не нравится, что я вырос, сделайте еще ребенка.
Я фыркнул. Наконец-то Филип продемонстрировал, что он еще слишком молод, чтобы быть сухим прагматиком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165