– Едва ли, хотя, конечно, я могу её спросить. Я, например, не вернулась бы.– Какое безжалостное семейство!Динни промолчала.– Она влюблена в этого Крума?– Если у них даже есть чувство друг к другу, я не вправе его обсуждать.– Почему бы нам не говорить откровенно, Динни? Ведь нас же никто не слышит, кроме вон этих уток.– Вы потребовали возмещения ущерба, и это не подогрело в нас нежные чувства к вам.– Ах, вот в чём дело! Но я возьму назад все свои претензии, лишь бы она вернулась, пусть даже наделав глупостей.– Иными словами, – спросила Динни, не глядя на него, – дело, затеянное вами, представляет собой нечто вроде шантажа? Я как будто правильно выбрала термин?Он посмотрел на неё прищуренными глазами:– Остроумная мысль! Мне она в голову не приходила. Нет, я знаю Клер лучше разных адвокатов и детективов и потому отнюдь не убеждён, что улики на самом деле так вески, как кажутся.– Благодарю.– Да, но я уже предупредил вас или Клер, – Что всё равно, – что не могу и не хочу уехать отсюда, пока не приведу все в ясность. Если Клер вернётся, я просто поставлю на случившемся точку. Если нет, дам делу идти своим ходом. Такая позиция лишена смысла и на шантаж не похожа.– А если она, предположим, выиграет, вы её опять будете преследовать?– Нет, не буду.– Вы же могли освободить и её и себя, – стоило только захотеть.– Да, мог, но такой ценой, которая меня не устраивает. И потом, то, что вы говорите, сильно смахивает, – извините за резкость, – на предложение вступить в сделку.Динни остановилась:– Что ж, я поняла, чего вы хотите. Спрошу Клер. А сейчас расстанемся. Дальнейшие разговоры ни к чему хорошему не поведут,Джерри тоже остановился, глядя на неё, и лицо зятя взволновало девушку. Из-под маски его жёстких смуглых черт проступили боль и растерянность.– Мне очень жаль, что всё так сложилось, – порывисто сказала она.– Человеческая натура – дьявольская штука, Динни, и вырваться изпод её власти невозможно. До свиданья. Желаю счастья!Она подала ему руку. Он стиснул её, повернулся и ушёл.Подавленная, Динни постояла под молодой берёзкой, чьи набухшие почками ветки, казалось, трепетали и тянулись к солнцу. Странное положение! Ей жалко всех – и Джерри, и Клер, и Крума, и никому из них она не в силах помочь.Она вернулась на Саут-сквер со всей возможной для неё быстротой.Флёр встретил её вопросом:– Ну что?– Мне очень неприятно, но говорить об этом я вправе только с Клер.– Он, наверно, предложил взять иск обратно при условии, что Клер вернётся. И если у неё голова на плечах, она должна согласиться.Динни решительно сжала губы.Она дождалась ночи и лишь тогда зашла в комнату Клер. Сестра только что легла, и Динни, усевшись в ногах кровати, без предисловий начала:– Джерри попросил меня о встрече. Мы виделись с ним в Хайд-парке. Он обещал прекратить дело, если ты вернёшься к нему на любых угодных тебе условиях.Клер села на постели и обхватила руками колени:– Так. А что ты ответила?– Что спрошу тебя.– Как по-твоему, почему он это предлагает?– Отчасти потому, что хочет примирения с тобой; отчасти потому, что не слишком верит в неопровержимость улик.– Вот как! – сухо отозвалась Клер. – Я в неё тоже не верю. Но к нему не вернусь.– Я и сказала ему, что ты едва ли вернёшься. А он назвал нас "безжалостным семейством".У Клер вырвался короткий смешок.– Нет, Динни, я уже изведала всю мерзость бракоразводного дела. Я теперь как каменная, и мне безразлично, выиграем мы или проиграем. Больше того, мне кажется, что я предпочла бы проиграть.Динни через одеяло погладила сестру по ноге. Она колебалась. Рассказать ли Клер о том, что она почувствовала, увидев лицо Джерри?Клер, словно прочитав её мысли, продолжала:– Мне всегда смешно смотреть на людей, которые воображают, будто им известно, какими должны быть взаимоотношения супругов. Флёр рассказывала мне о своём отце и его первой жене. Ей, видимо, кажется, что та наделала много шуму из ничего. Скажу одно: судить о чужих отношениях – самоуверенное идиотство. Пока в спальнях не установили киносъёмочные камеры, всем уликам – грош цена. Можешь поставить его в известность, Динни, что ничего уже изменить нельзя.Динни поднялась:– Хорошо. Скорей бы всё кончилось!– Да, – отозвалась Клер. – Поскорей бы! Не знаю только, что будет с нами, когда всё кончится. Боже, суды храни!Динни повторяла это горькое восклицание ежедневно в течение двух недель, посвящённых судом разбору неопротестованных исков, под рубрикой которых могло бы пройти и дело её сестры, не обратив на себя внимания и не вызвав никаких откликов. Она послала Корвену короткую записку с сообщением, что её сестра не согласна. Ответа не последовало.По просьбе Дорнфорда она вместе с Клер осмотрела его новый дом на Кемпден-хилл. Зная, что он выбрал себе этот кров в надежде разделить его с нею, если она согласится, Динни чувствовала себя неловко, отмалчивалась и сказала только, что здесь все очень мило и что в саду следует поставить скворечню. Дом стоял на отшибе, в нём было просторно и много воздуху, сад располагался на южном склоне холма. Огорчённая своим безразличием, она обрадовалась, когда настало время уезжать, хотя подавленное и печальное лицо Дорнфорда искренне тронуло её при расставании. В автобусе, по дороге домой, Клер сказала:– Чем ближе я знакомлюсь с Дорнфордом, тем ясней вижу, что вы подходите друг другу. Он на редкость деликатен и с ним можно молчать. Прямо ангел, а не человек.– Не сомневаюсь.И в голове Динни, приноравливаясь к ритму покачивающегося автобуса и без конца повторяясь, зазвучала строфа: Как широка река, как берег крут!Что ждёт за нею – отдых иль скитанья?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90