Старуха с профессиональным интересом коннозаводчика или рабовладельца твердыми пальцами потрогала мышцы имяхранителя, одобрительно пощелкала языком и спросила не чинясь:
– Давно обломствуешь, голубчик?
Иван, покаянно оглянувшись на Сонюшку – вряд ли девчонке приятно слушать о таком, – сообщил приблизительный срок. Старуха удовлетворенно закивала, что-то неразборчиво бормоча, и предложила ему угоститься изюмом. Иван нервно улыбнулся, взял из мешочка щепотку «дикарского» лакомства, затаив дыхание, запихнул в рот. Вкус у изюма оказался самым обычным. Обрадованная успехом карга сунулась со своим мешочком к девушке, но была решительно остановлена фразой: «Еще чего?!»
Ласково улыбнувшись на прощание Ивану, старуха сгинула – только зашуршали по туфу дорожки кожаные тапочки. Аммиачный запашок остался.
– Быстро она тебя взнуздала, – сказала Сонюшка то ли с одобрением, то ли с укором. – Ну не расстраивайся, для нее зверя укротить – раз плюнуть. Примерно как твоим гекконам таракана поймать.
– А для тебя? – хмуро спросил Иван. – Сколько раз плюнуть? Не страшно рядом со зверем находиться?
– И для меня просто, – ответила Сонюшка лишь на первую часть вопроса. – Во всяком случае, ты уже готов.
– В каком смысле – готов? – все так же мрачно справился имяхранитель.
Слышать в собственный адрес «зверь» было ему, в общем, привычно. Но от нее… Нет, эта девчонка определенно становилась слишком… слишком…
– В обыкновенном. – Сонюшка не дала ему времени подобрать точное, но обтекаемое определение. – Нашей сестре – женщине вовсе не обязательно обладать умением Цапель, чтобы понять, когда мужчина влюбился.
– Кто влюбился, я? В тебя?
– Ты. В меня. Разве нет?
– Я обломок, девочка, – сказал он потерянным голосом, окончательно обалдев. – Обломки неспособны на чувства. Доказано наукой.
– Да брось ты! Самые блестящие светила науки способны великолепно заблуждаться, какой предмет ни возьми. Зато женщины – никогда.
– Ой-ой, – сказал Иван фальшивым голосом паяца, намереваясь хотя бы с помощью сарказма спасти остатки реноме хладнокровного героя.
Потому что иначе, понимал он, злясь на себя, останется лишь разорить первую попавшуюся клумбу и приползти к курносой чертовке на коленях, сжимая в зубах букет.
– Ой-ой-ой. Какое на редкость пафосное заявление. Попытка не засчитана… – Он подумал и добавил: – Дорогая Сиси. Ты потеряла инициативу. Еще немного подобного высокого стиля – и я рассмеюсь.
– Вряд ли, – сказала девчонка. – Ни черта ты не засмеешься, обломок. У тебя же сейчас глаза как у влюбленной собаки. Похоже, ты врезался еще сильней, чем я представляла.
Иван покусал неожиданно сухие губы и отвернулся. На душе было странно, хорошо и вместе с тем тревожно. Он, чтобы занять руки, ставшие вдруг чересчур большими и суетливыми – никуда-то их не пристроишь! – попробовал пошатать свежую кладку. Камни в кладку пошли разнородные, уложены были вкривь да вкось, зато раствор оказался что надо, уже схватился.
– И как же нам теперь быть? – сказал он, посмотрев на Сонюшку через плечо.
– Нам?.. – спросила она с изумлением и даже как будто с брезгливостью.


Пиковый интерес

Из-за двери доносилось резкое струнное бренчание, почти не похожее на гитарную игру. Голос, полный боли и страсти, яростно рыдая, выводил:

…Даже имя твое мне презренно,
Но, когда ты сощуришь глаза,
Слышу, воет поток многопенный,
Из пустыни приходит гроза.
Глаз молчит, золотистый и карий,
Горла тонкие ищут персты…
Подойди. Подползи. Я ударю –
И, как кошка, ощеришься ты… А.Блок.



– Это что же, Александр? – шепотом спросил Иван, пораженный неистовой энергией странной песни. Поистине Планид преподносил один сюрприз за другим.
– Ну да, – ответила Сонюшка.
– А кого разумеет под «кошкой с золотистыми глазами»?
– Да есть тут одна красавица… «Номер первый», как ты выражался, – сказала девушка и без церемоний толкнула дверь.
Вошли. Музыка смолкла, точно отрезало.
Комната представлялась обиталищем законченного аскета и книжника. Стол, низенькая скамья, кровать. Вдоль стен книжные шкафы, заполненные разнородными томами. Окно плотно занавешено, газовый рожок прикручен до минимума.
Сгорбленный Александр сидел на скамье, Имя его стояло дыбом, отчего спина привратника сильнее, чем когда-либо, напоминала загривок кабана. Намокшие от пота белые волосы Планида свешивались до самого гитарного грифа. Гитара была непривычной – чересчур крупной, с фигурными прорезями на деке и почему-то шестиструнной. Иван, считавший, что худо-бедно разбирается в инструментах, решил, что гитара контрабандная, извне. Или изготовлена здесь, но по тамошним меркам.
– Ждешь, значит, чтобы она подползла к тебе? – насмешливо спросила Сонюшка и тронула Александра за плечо. – А ты ей по морде, да?
Александр молча отодвинулся, отложил гитару. Головы он не поднимал, и Иван подумал, что на лице привратника очень просто могли обнаружиться слезы.
– Ну прости, – сказала девушка. – Стихи, абстракция. Понимаю.
Планид бережно отложил гитару, поднялся.
– Который час?
– Полдесятого, – ответил Иван. – Стемнело уже. Но если ты сейчас не можешь…
– Он может, – жестко сказала Сонюшка.
– Могу. – Планид взял прислоненный к стене костыль и вышел.
– Почему ты с ним так? – спросил Иван расстроенным голосом. – Будто с безымянным.
– Потому что иначе нельзя. Вовремя не остановить, так он все жилы из себя вытянет по ниточке. Надорвется и сорвется.
– Что ты имеешь в виду?
– В запой уйдет, ясно? – добавила она резко и тоже вышла.
Иван заторопился следом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155