Не на всю же братию невинную его делить? Как убиенных схоронили, я котомку собрал и отправился… куда глаза глядят. Через приключения разные да тяготы добрел вот…
Шагалан поднялся, приблизился к подслеповатому оконцу, выходящему на задворки.
– Все заберете? – понятливо вздохнул отшельник.
– Заберем столько, сколько потребно… – Юноша с трудом отвлекся от копошащейся на улице живности. – Если пощадим, повесятся на твою душу, отче, восемь лишних покойников. Кажется, это для тебя пострашнее убытка?
Голова Торена опустилась совсем низко.
– Тогда и меня забирайте.
– О чем ты, святой отец? – Юноша удивленно изогнул бровь. – Не кинем же мы человека посреди леса без куска хлеба. Выживешь.
– Разве ж это жизнь? – глухо донеслось из-под копны упавших волос. – Гнию здесь заживо. Изнутри вина точит, снаружи лес давит. И одиноко, хоть ступай с волками выть… Не моя то стезя, чуждая.
– Однако… какое ни на есть хозяйство устроил, дом. И все в минуту бросить? Да и ради чего? Догадываешься ли, кто к тебе в гости-то пожаловал?
– Догадаться немудрено. Только лихие люди к нам гурьбой и забредают. На трактах кормитесь, купцов доите?
– Это не главное.
Из-под спутанных черных волос блеснул недоверчивый глаз:
– Неужто лесных бунтарей послал Творец?
– Про старика Сегеша что-нибудь слышал? – Раскрывать имена было рискованно, но чутье на сей раз почему-то не возражало.
– Долетала молва.
– Вот он к тебе нынче на огонек и завернет.
Отшельник встал, в растерянности развел руками:
– Надо же… какие люди! Личность славная и уважаемая… многими.
– А ты, анахорет, как погляжу, не совсем порвал связи с миром, – хмыкнул Шагалан.
– Да… – отмахнулся Торен. – Есть тут… связь. Привязалась одна… вдовушка… из местных. Повстречались как-то… грибы собирала. Теперь вот слухи передает, помогает иногда. Муки принесет или там крупы какой, постирает… И это тоже причина отсюда уходить.
– Что ж вдруг? Непокорная плоть мешает грехи замаливать?
– Плоть? Да… Врать не стану, совратила меня, порушила монашеские обеты. Лицом-то страшненькая, но крепкая… и заводная… Только суть не в том. В последнее время женить меня на себе решила. А баба-то волевая, пойдет до конца, уже и угрозы были.
– Так и женись. Все ж не в глуши бирюком вековать, от закона шарахаться. Еще не стар, детишек успеешь…
– Н-нет! – затряс волосами Торен. – Одно дело ночь с ней проваляться, другое – жить годами. Иная шумная семья тяжелее самой суровой схимы… Нет, не выдержу я у нее! Да и нельзя, грехи жуткие на душе, расплаты требуют, ты же слышал… А если откажусь, она меня стражникам выдаст, ей-ей, не дрогнет.
– Хм, – Шагалан покачал головой, – запутана натура человеческая. А чем же в ватаге надеешься заняться? Там же новых грехов не избежать.
Отшельник замялся:
– С насилием… да, непросто. Если, конечно, от врагов обороняться, то без колебаний, но вот лиходейство… Сердце не лежит… Зато я кашеварить чуток умею. И врачевать опять же. И обряд соблюсти: погибшего там отпеть или умирающего исповедать. А главное… – Торен, словно большой наивный ребенок, напрягся так, что покраснел даже кончик мясистого носа. – Цель-то ведь у Сегеша великая, святая. Как мыслишь, если к нему пристану, может, и мое бремя облегчится, а? Может, смою собственной кровью черное клеймо?
XIII
В затерянной лесной избушке задержались на весь следующий день. Пыльная, заросшая паутиной комната вдруг наполнилась многолюдным гомоном, привыкшие к размеренности и покою пауки попрятались по щелям. Хозяйство у отшельника оказалось небогатым: коза, подсвинок да дюжина уток. Лишь для вдосталь поголодавших это было бесценное сокровище, на которое смотрели, затаив дыхание. Потребовались влияние Сегеша, окрики Шурги и жесткие взгляды Шагалана, чтобы скотный двор не опустел в первые же часы. К еде приучали осторожно: замоченным в молоке хлебом, ягодными взварами, жидкой кашей. Иссохшие желудки с трудом принимали даже такое. Когда поутру прекратились постоянные походы в кусты, приспела очередь утиного бульона. Ближе к вечеру безвременно оборвалась короткая жизнь поросенка – каждый получил по тоненькому ломтику парного мяса. Основную часть туши упрятали в подпол вкупе с освежеванной птицей. Сверху крышку лаза нагрузили сундуками и лавками, поставили охрану.
– Дурни! – вяло отмахнулся Сегеш от настырных молений товарищей. – О вас же забочусь! Не провизии жалко, а вас, которые будут корчиться здесь на полу с больными животами. А ведь и помирают с такого порой… – Атаман повернулся к хмурому Шурге: – Славный уголок, брат, моя б воля – неделю бы отсюда не трогался. Люди только-только в себя приходить начали.
– Неделю бы отдохнуть хорошо, – кивнул тот, тиская в руках глиняную кружку с пивом. Пиво тоже выдавалось воробьиными порциями. – Хотя лучше бы делать это, покончив с неотложным. Сниматься надо немедля. Кто знает, что вокруг-то творится? Спугнут отряд, отгонят из дубравы, ищи тогда ветра в поле.
– Все еще веришь, что ребята там?
– Какая разница, брат? Если имеются резоны идти в дубраву, должно туда идти. Возможно, потом замыслим другое место, следом проверим третье. Выхода-то у нас все равно нет, будем бегать, пока не найдем своих… Либо пока не замерзнем в какой-нибудь пурге.
– Верно. Замерзнем – не замерзнем, а сызнова мелкой шайкой обернуться тяжко… До утра подготовимся к походу?
– Да все уже давно готово. Хвала Небесам, впервые мешки-то заплечные чем-нибудь забили. Не разобрались единственно с этой… с козой.
Сегеш перевел взгляд на сидевшего рядом Торена, напряженно застывшего и молчаливого:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168