– Идем, – заявил он, втыкая глефу в землю. Рядом бросил сабли. – Все готовы?
– Без оружия? – заколебался Опринья.
– Это же ваша родная ватага, господа удальцы! Не ожидал, что испугаетесь возвратиться в нее.
Уязвленный Эркол порывисто швырнул оружие под ноги, Опринья последовал примеру неохотно, качая головой:
– Даже в родной ватаге обязательно найдется несколько дураков, годных для любой гнусности. Тем более по приказу атамана.
– Золотые слова, – хмыкнули сбоку.
– Господин Бархат, – обернулся туда Шагалан. – А вы не желаете составить компанию? Ваше свидетельство имело бы особый вес, а вдобавок помогло бы в искуплении вины.
– Все так, сударь, – бывший атаман скривился, – и в другое время я бы, пожалуй, согласился. Однако не сейчас. Скажу откровенно, юноша, ваши… переговоры – чистой воды самоубийство. Ааль далеко не отважный воин, но, прижатый к стенке, дерется яро. Терять-то все равно нечего! Зарезать безоружных парламентеров – самое пустячное, на что он способен.
– По-вашему, сколько человек атамана в этом поддержит?
– Предугадать трудно, в подобном деле все решают считанные мгновения. Многое будет зависеть, например, от положения, в котором окажется Ааль. Известно, толпа охотно следует за вожаком в дни побед и топчет – в минуты неудач.
– Но ведь кто-то пойдет за ним до конца?
– Отыщутся и такие. Часть из них полегла вместе с Ряжем, осталось человек… пять-семь истинно преданных. Или глубоко продажных. Открывшиеся грешки предводителя их не отпугнут.
Шагалан заметил, что старик Сегеш впервые глянул на пленного Бархата уважительно.
– Придется рискнуть, – вздохнул юноша. – На всякий случай, господин атаман, готовьтесь в любой момент начать штурм со всех сторон разом. Мы постараемся, по крайней мере, подать сигнал. И еще подтяните к воротам побольше лучников. Мало ли… Значит, отправляемся втроем?
– Ты забыл меня, брат.
Кабо выступил на свет и демонстративно уронил оружие в общую кучу.
– А если неудача? – еле слышно сказал Шагалан. – Кто сообщит на тот берег?
– Никаких неудач, брат. Да и кто в опасности прикроет тебе спину?
– Чем прикроет-то? – скривился Эркол. – Голыми руками?
Кабо снисходительно потрепал музыканта по плечу:
– Если там, паренек, будет хоть один вооруженный человек, я непременно что-нибудь нам добуду. Не сомневайся.
Провожаемая тревожными взглядами и тихими напутствиями, четверка покинула кусты и приблизилась к воротам. Через частокол на них свесилась внушительная щетина копий и стрел. С минуту гостей пытливо рассматривали, затем створки чуть разошлись, приоткрыв пламенеющее огнями нутро лагеря. Хмурый Куля с полудюжиной разбойников встретил их прямо при входе. Никакой особой толпы на улочках лесной деревни Шагалан не обнаружил, хаотично разложенные большие костры полыхали в безлюдье.
– С кем же говорить? – поинтересовался юноша.
– Пойдемте, – буркнул Куля. – Для важных слов уши завсегда найдутся. Всех скликать не можем, извините. Сами виноваты – окружили нас, ровно медведя…
– Что, великовата деревушка? – не удержался от ехидства Кабо. – Рать на посты растянули, а теперь отвлечь боязно?
Разбойник покосился на него неласково:
– А с чего, удалец, доверять-то вам? Явились незваными, кровь первыми пролили… Да и в обиде не останетесь – самых уважаемых и рассудительных делегировали на встречу. Как они решат, так ватага и сделает.
Их подвели к «атаманскому» терему. У подножия высокой лестницы переминались пятеро основательно вооруженных мужиков, четверо виднелись на ее вершине. Многих из собравшихся Шагалан успел узнать, однако сейчас все поглядывали на него исключительно мрачно.
– Вот сюда подниметесь, – указал Куля. – Тут и выступать.
– Еще кто-нибудь подойдет? – обернулся Шагалан.
– И нынешних довольно. Подождем лишь, когда атаман выйдет.
В воздухе висело напряжение. Волновались разбойники, нервно тиская древки копий, шевелил желваками Опринья, тяжело дышал бледный Эркол. Только пришельцы с той стороны пролива сохраняли удивительную безмятежность в течение всего нарочито долгого ожидания, устроенного Аалем. Кабо, похоже изначально не полагавшийся на мирный финал, даже принялся озирать выборных с хищным интересом.
Наконец в дверях дома возник и сам атаман. Дородный, при полном параде, в белоснежном кафтане и богатой меховой шапке. Встал на краю верхней ступеньки, подбоченился, кинул строгий взор сверху вниз на явившихся за его головой. Выждал минуту, потом пророкотал низким голосом, в котором едва ли улавливался испуг:
– Горькую картину вижу я. Люди, которым доверял, для которых трудился денно и нощно, теперь решили обратить против меня оружие! Чью орду вы привели к нам? Истинный Бог, я не знаю за собой вины перед Сегешем, если это действительно он. Не знаю, что сему славному воителю взбрело на ум, но меня поразили вы! Именно вы! Как вы посмели принести смерть и разорение в гнездо, укрывавшее вас? Разве…
Шагалан широко, напоказ зевнул, повернувшись к ритору, и тот, сбившись, умолк.
– Пусть господин атаман простит, – негромко и твердо произнес юноша, – однако мы прибыли совершенно по другому делу. Как я понял, здесь представители ватаги, а у нас есть о чем им поведать. Посему предлагаю обсуждение наших деяний отложить на конец, когда немного прояснятся мотивы.
– Что ты можешь сказать достойным людям, мальчишка? – нахмурился Ааль.
– А я и не буду ничего говорить. Имеются более уважаемые свидетели.
По знаку Шагалана Опринья, вздохнув, ступил на лестницу. Наверху недовольно заворочались, но Ааль придержал свору.
– Здравствуй, брат, – кивнул он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168