Вторую половину дня он проводил в обществе миссис Томпсон и других
старейшин, помогая восстанавливать давно заброшенный учет. В свободное
время Гордон давал желающим уроки чтения и стрельбы из лука. Как-то раз
ему и миссис Томпсон пришлось осваивать начала полевой медицины: их помощь
понадобилась человеку, отведавшему зубов "тигра" - так местные жители
прозвали новую разновидность пумы, возникшую при спаривании с леопардами,
разбежавшимися из зоопарков в послевоенном хаосе. Охотнику и повезло, и
нет: он наткнулся на хищника, когда тот расправлялся с добычей; на
счастье, уже опрокинув человека на землю, зверь почему-то оставил его в
живых, а сам исчез в зарослях. Гордон и достойная пожилая дама пришли к
заключению, что рана заживет.
По вечерам все население Пайн-Вью собиралось в бывшем гараже, где
Гордон баловал их пересказами Твена, Сейлза, Кейлора. Он выступал
запевалой при исполнении старых народных песенок и давних рекламных
номеров, а также предлагал разные детские игры. Потом наступало время для
театрального действа.
Одевшись в немыслимые лохмотья, он изображал Джона Пола Джонса,
бросающего вызов недругам с палубы утлого суденышка; потом преображался в
Антона Персеваля, исследующего опасные тайны неведомых миров и познающего
собственную немеряную силу в обществе взбесившегося робота; потом
становился доктором Хадсоном, с честью выходящим из ужасных передряг и
спешащим на помощь жертвам биологического оружия.
Поначалу Гордон чувствовал себя не совсем в своей тарелке, когда ему
приходилось напяливать шутовской наряд и носиться по импровизированной
сцене, воздевая руки и выкрикивая текст, выуженный из омута памяти, а чаще
выданный экспромтом. Он никогда не был поклонником актерского ремесла,
даже до страшной войны.
Однако ремесло это хорошо ли, плохо ли позволило ему пересечь
половину континента, и за это время он его более-менее освоил. Гордон
чувствовал, что зрители следят за ним как завороженные, что они
изголодались по чуду, по чему-то такому, что позволило бы им унестись в
воображении за пределы своей узкой долины; их наивная вера поощряла его, и
он выбивался из сил, лишь бы не ударить в грязь лицом. Изрытые язвами,
покрытые шрамами, скрученные годами непосильного труда, люди вскидывали
голову, в глазах, затуманенных временем, зажигалась потребность в
воспоминаниях. Работоспособность их памяти восстанавливалась только при
посторонней помощи.
Лицедействуя, Гордон возрождал в душах зрителей тягу к возвышенному.
Продекламировав последние строки очередного монолога, он ловил себя на
том, что тоже позабыл о настоящем, во всяком случае на короткое время
представления.
Вечер за вечером Эбби вознаграждала его за пролитый на сцене пот.
Сперва она сидела на краю постели и развлекала его болтовней о своем
детстве, о коровах, о деревенских ребятишках, о Майкле. Принеся книги, она
допытывалась, о чем они, расспрашивала, как он провел юность, что значило
быть студентом в распрекрасные дни, предшествовавшие Светопреставлению.
Потом Эбби с улыбкой откладывала пыльные фолианты и забиралась к нему
под простыню, пока он торопливо гасил чадящую свечку.

На десятое по счету утро она не улизнула от него при первых
проблесках зари, а разбудила нежным поцелуем.
- М-м-м, с добрым утром, - промычал он и потянулся было к ней, но она
отодвинулась и сгребла спою одежду, скользнув грудью по его плоскому
животу, поросшему мягкими волосками.
- Надо было дать тебе еще поспать, - посочувствовала Эбби. - Но мне
захотелось кое о чем тебя спросить. - Пока что она держала свое платье в
руках.
- М-м-м... О чем же? - Гордон подоткнул под голову подушку.
- Кажется, ты сегодня нас покидаешь?
- Да. - Он серьезно кивнул. - Так будет лучше. Я бы не прочь остаться
еще, но раз это все равно невозможно, предпочитаю продолжить свое
путешествие на запад.
- Знаю. - Ее серьезность не уступала его. - Всех нас твой уход очень
печалит. Но... сегодня я отправлюсь к Майклу - он все еще проверяет
капканы. Я так по нему соскучилась! - Эбби погладила его по щеке. - Тебя
это не обижает, правда? Конечно, быть с тобой замечательно, но он мне муж,
и...
Гордон с улыбкой накрыл ладонью ее руку. Он сам удивлялся своей
толстокожести. Майклу он скорее завидовал, нежели ревновал. Логика их
отчаянного желания обзавестись детьми и их нежная любовь друг к другу
превращали ситуацию из курьезной во вполне житейскую, так что Гордон
нисколько не сомневался сейчас в необходимости полюбовного разрыва с Эбби.
Он искренне надеялся, что не обманул их ожидания. И что бы они там ни
нафантазировали для себя, он очень сомневался, что ему еще доведется
когда-нибудь встретиться с этой парой.
- У меня есть для тебя маленький сюрприз. - С этими словами Эбби
вынула из-под кровати серебряный предмет на цепочке и бумажный пакетик. -
Это свисток. Миссис Хаулетт говорит, что тебе без него никуда. - Она
надела цепочку ему на шею и, поправив свисток, удовлетворенно кивнула. -
Кроме того, она помогла мне написать вот это письмо. - Наступила очередь
пакетика. - В ящике на заправочной станции я нашла немного марок, но они
никак не приклеивались. Поэтому вместо марок я собираюсь заплатить - вот
тебе четырнадцать долларов. Хватит?
Гордон увидел горсть смятых купюр и с трудом поборол усмешку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107