Сегодня на вечеринке мэр угостит кое-чем местных
собственников. Вот бы и мне попасть в их компанию! Интересно, что из этого
выйдет.
- И мне... - вмешался второй страж, моложе первого годами. - Слушай,
Сонни, как ты думаешь, если вдруг мэр заплатит тебе в этом году
наркотиками за хороший урожай, ты тоже устроишь тогда веселую вечеринку?
Сонни невесело улыбнулся и пожал плечами. А потом и вовсе повесил
голову. Часовой постарше окинул его недоуменным взглядом.
- Что стряслось? - спросил он.
Сонни покачал головой. Гордон с трудом расслышал его ответ:
- Мы теперь не больно-то гордые сделались, верно, Гэри?
- Что ты имеешь в виду? - спросил Гэри, нахмурившись.
- А то, что мы спим и видим, как бы затесаться к мэру в дружки,
вместо того чтобы заиметь другого мэра, не разводящего любимчиков.
- У нас с Салли до Светопреставления было три дочери и двое сыновей,
Гэри.
- Я помню, Сонни, но...
- Хэл и Питер погибли на войне, но мы с Салли считали благословением,
что выросли все три наши дочери. Благословением!
- Сонни, ты ведь не виноват. Ну, не повезло...
- Не повезло? - повысил голос фермер. - Одну изнасиловали бандиты, да
так, что она не выжила, другая, Пегги, испустила дух при родах, а у моей
малышки Сюзан появилась седина. Представь, Гэри, ее можно принять за
сестру Салли!
Воцарилось неловкое молчание. Старший тронул фермера за рукав.
- Завтра я зайду к тебе с кувшинчиком вина, Сонни, обещаю. Вспомним
старое, как когда-то.
Фермер кивнул, не поднимая головы. Потом, хлестнув лошадей, пустил их
вскачь.
Старший еще долго смотрел вслед скрипучему фургону и жевал травинку.
Затем, повернувшись к молодому напарнику, проговорил:
- Слушай, Джимми, я когда-нибудь рассказывал тебе про Портленд? До
войны мы с Сонни частенько туда наведывались. Я был еще ребенком, а у них
заправлял этот наш мэр, который метил в...
Больше Гордон ничего не разобрал, так как стражники скрылись за
воротами.

При иных обстоятельствах Гордон долго размышлял бы о том, что узнал
из подслушанного разговора насчет общественного устройства Окриджа и его
окрестностей. Фермер, делаясь вечным должником, вынужден оплачивать долг
урожаем - вот вам стадия крепостного права в классическом виде. Гордон
читал о подобном в учебнике истории для второкурсников - давным-давно, в
другой жизни. Это называлось феодализмом.
Впрочем, в данный момент у него не было времени на философию и
социологию. Его захлестывал гнев. Бешенство, охватившее его сегодня, когда
пришлось на потеху преследователям уносить ноги, не шло ни в какое
сравнение с праведным негодованием, душившим его сейчас, когда он услышал,
какое применение уготовано обнаруженным им медикаментам. Стоило Гордону
подумать, какие чудеса исцеления творил бы с ними знакомый врач из
Вайоминга... А ведь большая часть этих лекарств не позволит безмозглым
дикарям испытать даже кратковременного блаженства!
Ему сделалось тошно. Перевязанная правая рука снова напомнила о себе.
Он наверняка мог бы без особого труда перелезть через стену, найти склад и
потребовать свою долю находки... Оскорбления, боль, сломанный лук чего-то
да стоят!
Впрочем, возникшая перед мысленным взором картина не доставила ему
удовольствия. Тогда он принялся фантазировать. Вот бы нагрянуть на
вечеринку к мэру и перебить всех жадных до власти подонков, возводящих в
своем дремучем углу карликовую монархию! Он представлял себе, как,
завоевав власть, обратит ее на службу добру, как заставит этих мужланов
использовать во благо образование, полученное когда-то, прежде чем ученое
поколение не исчезнет навеки с лица земли...
Ну почему, почему никто и нигде не берет на себя ответственность,
чтобы наладить нормальную жизнь? Он бы помог такому человеку, посвятил бы
ему остаток жизни...
Однако все великие помыслы давно обратились в прах. Все славные люди,
подобные лейтенанту Вану и Дрю Симмсу, погибли, защищая идеалы гуманизма.
Гордон казался себе единственным, кто еще сохранил веру.
Уйти? Об этом не могло быть и речи. Сочетание гордости, упрямства и
непроходящей злости не оставляло ему иного выхода, кроме мести. Он примет
бой, и точка.
"Вдруг где-нибудь, в небесах или в аду, гарцует ополчение, сплошь
состоящее из идеалистов? Скоро я это узнаю".
На счастье, гормоны воинственности взыграли в нем не настолько
сильно, чтобы он окончательно позабыл о тактике. Отступая в тень, чтобы
обдумать предстоящие действия, Гордон задел ветку и она, выпрямившись,
сбросила с его головы фуражку. Он поймал ее на лету и хотел было снова
надеть на голову, но внезапно замер, глядя на кокарду.
Перед ним гордо восседал в седле всадник из меди. Под копытами коня
вилась надпись на латыни. Поворачивая фуражку под разными углами и ловя
начищенной кокардой луч света, Гордон улыбался. Это будет дерзостью -
возможно, гораздо большей, нежели попытаться перелезть в потемках через
забор. Однако сама идея манила своей гармоничностью, чем и пленила
Гордона. Наверное, никто, кроме него, уже не в силах избрать столь опасную
стезю исключительно по эстетическим соображениям. Пусть попытка обречена
на неудачу - поражение все равно будет захватывающим зрелищем.
Претворение замысла в жизнь требовало набега на старый Окридж,
оставшийся вне пределов возникшей здесь после войны деревни; цель набега -
визит в учреждение, наверняка вызвавшее наименьший интерес у мародеров,
терзавших город.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107