он торопился. Он еще надеялся успеть остановить
девчонок-скаутов, прежде чем они совершат эту самоубийственную глупость.
Однако Паухатан не отставал. Все это не на шутку вывело его из
равновесия. Кроме того, он не привык, чтобы от него отмахивались. В конце
концов Гордон помимо собственной воли принялся защищать Дэну:
- Какой такой "здравый смысл" надо было в нее вбить, а, Джордж?
Логику бесцветных созданий, подающих еду самодовольным мужчинам у вас на
Камасе? Или ей полагается открывать рот, только когда к ней обращаются,
как тем несчастным, что влачат жалкое существование под властью холнистов
на Рог-Ривер, а теперь и в Юджине? Вероятно, женщины из Корваллиса не
правы, а еще вероятнее, совсем обезумели, но Дэна с подругами по крайней
мере обеспокоена чем-то большим, нежели самой собой, и рвется ради этого
большего в схватку. А вы, Джордж?
Паухатан уперся взглядом в пол. Гордон с трудом расслышал его ответ:
- Где это написано, что человек должен беспокоиться только о чем-то
значительном? Когда-то я тоже бился за это: за идеи, принципы, страну. И
где это все теперь?
Прищуренные глаза со стальным отливом были печальны, когда Гордон
увидел их снова.
- Я кое-чему научился, представьте себе. Получается, что это ваше
"большое" не способно отвечать взаимностью. Оно забирает, забирает - и
ничего не дает взамен. Оно пьет вашу кровь, вытягивает из вас душу, пока
вы хлопаете глазами, и ни за что не ослабляет хватку. Сражаясь за "большие
идеалы", я лишился жены и сына. Они так нуждались во мне, но где там: я
был далеко, пытаясь спасти мир! - Паухатан фыркнул. - Нет, теперь я
сражаюсь ради своих людей, ради фермы - то есть за то, что помельче, что я
могу удержать.
Гордон наблюдал, как сжимаются и разжимаются широкие, мозолистые руки
Паухатана, как бы хватаясь за саму жизнь. До последней минуты ему как-то
не приходило в голову, что этот человек способен чего-то бояться; теперь
же Паухатан предстал перед ним, пусть на краткий миг, совершенно
беззащитным. В глазах его горел страх, с каким редко можно встретиться.
Уже от двери, обернувшись, горец сказал, демонстрируя свой точеный
профиль в колеблющемся свете сальных свечей:
- Мне кажется, я знаю, с чего выкрутасничает эта ваша дурочка.
Поверьте, это не имеет никакого отношения к ерунде насчет "героев и
негодяев", сколько бы она ни изводила на нее чернил. Остальные бабенки
просто тянутся за ней - прирожденным лидером, который необходим в наше
трудное время. Она так, походя, увлекла их, бедняжек, за собой. На самом
деле она... - Паухатан покачал головой. - Она воображает, что действует из
благородных, высоких побуждений, однако все сводится к простенькому
объяснению... Ею движет любовь, господин инспектор! По-моему, она
поступила так из-за вас.
Мужчины посмотрели напоследок друг на друга, и до Гордона дошло, что
посещение Паухатаном отъезжающего почтальона вызвано чувством вины,
которое теперь будет терзать его; владыке Сахарной Головы не хотелось
оставаться единственным мучеником.
Гордон кивком простился с ним, принимая груз угрызений совести и
связку писем.

Отойдя от теплого кострища, Гордон ощупью добрался до коновязи и
тщательно проверил все постромки. Он остался доволен осмотром, хотя кони
вели себя довольно беспокойно, еще не оправившись от дневной гонки. Позади
остались руины города Ремоут и большого старого кемпинга Медвежий Ручей.
Если они не сбавят скорость и завтра, то, согласно прикидкам Кэлвина
Льюиса, вскоре после заката доберутся до Розберга.
Паухатан щедро-одарил отъезжающих провизией и не пожалел для них
своих лучших скакунов. Северянам ни в чем не было отказа. Единственное,
что оставалось для них недоступным, - сам несговорчивый Джордж Паухатан.
Ласково потрепав крайнего в ряду коня, Гордон побрел назад. Ему было
по-прежнему трудно смириться с мыслью, что путешествие оказалось
совершенно напрасным. Во рту еще чувствовался горький привкус поражения.
Мигающие ряды лампочек... Голос давно умершей машины...
Гордон невесело усмехнулся.
"Если б возможно было заразить его твоим оптимизмом, Циклоп, -
неужели ты думаешь, я не сделал бы этого? Но такого, как он, голыми руками
не возьмешь! Он сделан из материала покрепче моего".
"Кто возьмет на себя ответственность?"
- Не знаю! - в отчаянии прошептал он, обращаясь к обступившей его
темноте. - И знать не хочу!
От лагеря его отделяло теперь футов сорок. А что если попросту уйти в
лес? Затеряйся он сейчас в чаще - и его положение можно будет считать
более предпочтительным, чем год и четыре месяца тому назад, когда он,
ограбленный и израненный, наткнулся в пыльном лесу на этот ржавый почтовый
джип, будь он неладен!
Если он прихватил с собой сумку и форму, то только чтобы выжить.
Однако уже тогда на него что-то накатило. Уже тогда он увидал первого
призрака...
В Пайн-Вью было положено начало легенде - всей этой ерунде о
почтальонишке Джонни Яблочное Семечко, которая вскоре совершенно отбилась
от рук и сделала его ни больше ни меньше - ответственным за судьбы
цивилизации! Он, между прочим, о таком и не помышлял... Но сейчас понял,
что вполне может поставить на этом точку.
"Уйти, и дело с концом", - стучало у него в голове.
Гордон на ощупь пробирался в непроглядной тьме, пользуясь навыком
лесного обитателя, который еще ни разу его не подводил, - безошибочным
чувством направления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107