"Зубной порошок".
Мой зубной порошок!
Гордон сосчитал до десяти, но этого оказалось недостаточно. Он
попробовал дышать по науке, однако еще больше приходил в ярость. Свесив
голову, он стоял, не находя в себе сил смириться с очередной
несправедливостью, на которые так щедра жизнь.
"Все в порядке, - уговаривал он себя. - Я по крайней мере жив. Если
мне удастся добраться до своих вещей, то я, вероятно, останусь в живых и
дальше. На будущий год, если он наступит, я позабочусь, чтобы у меня не
сгнили зубы".
Подобрав мешок и лук, Гордон, все так же осторожно продолжил путь
прочь из дома неоправдавшихся ожиданий.

Человек, длительное время живущий наедине с природой, может дать фору
самому умелому охотнику, при условии что последний неизменно возвращается
с промысла домой, к родне и друзьям. Разница состоит в том, что такой
человек накоротке знаком со зверьем, с самой дикой жизнью. Сейчас Гордон
чувствовал, как напряжены его нервы, не понимая пока, чем это вызвано.
Однако ощущение тревоги не проходило.
Он возвращался прежним путем на восточную окраину города, где спрятал
пожитки. Неясная тревога заставила его остановиться и оглядеться. Не
слишком ли он пуглив? В конце концов ему еще далеко до Иеремии Джонсона,
он пока не может расшифровывать звуки и запахи, наполняющие лес, с той же
легкостью, как когда-то - уличные указатели. Однако сейчас он озирался,
силясь понять, что же все-таки так беспокоит его.
В зарослях преобладали болиголов, широколистный клен и осина,
которая, подобно сорняку, поднималась всюду, где было свободное местечко.
Пейзаж не имел ничего общего с пересохшим лесом, опостылевшим ему на
восточных склонах Каскадных гор, где его к тому же выследили и обобрали
среди редких сосенок. Здесь же разливался густой аромат жизни - такого он
не вдыхал ни разу после Трехлетней зимы.
Пока Гордон двигался, звуки, издаваемые зверьем, почти не достигали
его слуха. Однако стоило ему замереть, как округа наполнялась птичьим
щебетом. Сороки перелетали с места на место, не уступая ни пяди полянок,
богатых жуками, проигрывающим им в размерах сойкам; пернатые помельче
сновали по веткам, чирикая и тоже насыщаясь.
Птицы средних размеров не питают большой любви к человеку, но и не
стремятся облетать его за милю, если он не делает резких движений.
"Почему же я так нервничаю?"
Слева от него раздался резкий звук. Гордон рывком повернулся в ту
сторону, где переплелись ветви ежевики, и сжался. Впрочем, и там не
оказалось ничего примечательного, кроме птиц. Вернее, одной птицы -
пересмешника. Она опустилась на груду веточек, служивших ей гнездом,
немного отдохнула, и вдруг, воинственно топорща перышки, с криком исчезла
в зарослях. Стоило птице скрыться из виду, как опять раздался непонятный
хруст, после чего пересмешник вновь появился в поле зрения.
Гордон, рассеянно ковыряя кончиком лука землю у себя под ногами,
свободной рукой потихоньку расстегивал кобуру, стараясь сохранить на лице
скучающее выражение. Потом не спеша двинулся вперед, негромко насвистывая,
хотя губы его вмиг пересохли. Он и не приближался к зарослям, и не
удалялся от них, наметив себе цель - большую елку.
В зарослях притаилось нечто, заставившее пересмешника выступить на
защиту гнезда, и это нечто не обращало внимания на его наскоки, преследуя
главную цель - оставаться невидимым.
Теперь Гордон не сомневался, что попал в засаду. Он шагал с
подчеркнутой беспечностью, как на прогулке. Однако, оказавшись за
облюбованным толстым стволом, выхватил револьвер и нырнул в подлесок,
пригибаясь и стараясь не показываться из-за дерева. Бросаясь на землю с
другой стороны ствола, он услышал отвратительный хлопок и почувствовал
острую боль в правой руке. Сжимавшие револьвер пальцы на какое-то время
онемели, и Гордона охватила паника. Если он сломал руку, то...
Рукав его форменной рубахи намок от крови. Страх усиливал боль. Так
продолжалось до тех пор, пока он не закатал рукав и не увидел рану, из
которой торчал обломок острой щепки. Он сломал не руку, а свой лук и
напоролся на него в падении.
Вырвав из раны деревяшку, Гордон двинулся на корточках вправо,
стараясь не высовываться из травы. У него за спиной раздалось улюлюканье
преследователей, а затем и выстрелы.
Следующие несколько минут Гордон отчаянно петлял по лесу, не обращая
внимания на хлещущие по лицу ветви. Когда путь ему преградила речка, он
запрыгал по камням против течения.
"Преследуемый человек чаще всего бежит вниз по течению", - думал
Гордон, задыхаясь на подъеме. Оставалось надеяться, что его недруги знают
об этом. Прыгая с камня на камень, он старался не оставить следов на
берегу. И снова спрятался в лесу.
Крики преследователей не утихали. Гордону казалось, он, как ни
старался быть осторожным, производит столько шума, что способен поднять
медведя из берлоги. Дважды он укрывался за валунами или в чащобе, чтобы
отдышаться, поразмыслить и обмануть врагов внезапно наступившей тишиной.
Наконец крики стали стихать в отдалении. Гордон со стоном привалился
спиной к дубу и достал свою аптечку. Рана не вызывала у него тревоги,
поскольку вряд ли можно было ожидать инфекции от полированной древесины
лука. Несмотря на сильную боль, крупные сосуды и сухожилия остались целы.
Он перевязал рану и постарался забыть о ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107