Бородкин ни на йоту не сомневался, что партия жива, затаилась на короткое время, собирает силы для ответного стократного сильного удара.Булатов прекрасно понимал, что сегодняшняя настороженность депутатов временная, выжидательная.– Разрешите слово? – басовитый голос Виктора Бородкина резко прервал Анатолия Булатова. Не дожидаясь ответа, Бородкин встал и начал пробираться к проходу. В президиуме переглянулись. Любопытно было услышать, каким голосом «запоет» сегодня грозный «борода», чье слово в городе всегда считалось последним. Возражать первому секретарю издавна было не принято. Все сидящие в этом зале обычно вставали, когда заходил Виктор Бородкин, живая легенда Старососненска, признанный «отцом города», лауреат, Герой Социалистического Труда, подумать только, делегат трех последних съездов партии, человек, чьей фамилией не после смерти, при жизни названа одна из красивейших улиц областного центра. Попробуй заслужи такой почет! Каждый пытался предугадать, что же сейчас бросит в лицо новоявленным «самозванцам» истинный хозяин? Скорее всего с гневом обрушится на незаконную власть, обличит новых вершителей судеб русского народа как явных пособников и агентов Запада. А возможно, призовет депутатов к неповиновению. Во всяком случае, от него ждали четких разъяснений позиции, которой готовы были следовать, как всегда, безоговорочно.Бородкин шел к трибуне, тяжело ступая по бархатной дорожке. Шел при всеобщей тишине, какая, наверное, бывает перед грозой. Встал перед трибуной, кашлянул, набрал в грудь побольше воздуха и начал говорить. Зал поначалу замер, потом сдержанно загудел, задвигался, застучал ногами, захлопал стульями. Слова Бородкина оглушили депутатов, он словно швырял тяжелые булыжники в зал, норовя попасть в тех, которые больше всего ему верили:– Забудьте о том, что я первый секретарь горкома партии, мэр вашего города. Сейчас я выступаю как обыкновенный русский человек, для которого судьба Руси дороже самой жизни. Тщательно все взвесив и продумав, я категорически осуждаю заговорщиков, неправедные действия руководства страны, Коммунистической партии и Верховного Совета. Да, да, о-суж-да-ю!Депутаты начали вскакивать со своих мест, кричали что-то, размахивали руками. Они решительно отказывались понимать своего вождя. Как же мог он, усыпанный наградами и милостями, сменить не только шкуру, но и нутро, сменить глас трибуна на блеяние раскаявшегося грешника?– Я очень рад, товарищи депутаты, что лично никоим образом не причастен к преступным деяниям ГКЧП, ибо, как многие тут знают, находился весь август на отдыхе в Подмосковье, откуда звонил в город, жаль связь не действовала. – Бородкин повернулся к Махарадзе, словно хотел узнать, поверил ли ему главный государственный инспектор.В зале вновь возникла напряженная пауза. Члены бюро горкома старались не смотреть друг на друга. Мэр говорил о предательстве Лукьянова, а сам закладывал их целиком и полностью. Игра шла пока в одни ворота. Бородкин продолжал стоять на трибуне, наблюдая, как шептались Русич и Махарадзе.– Я могу сесть, товарищи? – тихо спросил Бородкин. И весь зал понял, это – конец. Если командир поднимает руки и сдается на милость победителей, что же делать им, рядовым?– Одну минутку, товарищ Бородкин, – мягким баритоном проговорил Махарадзе, – мы бы рады были вам поверить, однако в распоряжении государственной комиссии имеются несколько иные сведения о вашей деятельности в августе.– Какие, если не секрет? – тревожно спросил Бородкин. – Хотя какие могут быть секреты от народных избранников?– Я, представьте себе, тоже так думаю, – с лукавой усмешкой подхватил Махарадзе. – Итак, девятнадцатого августа рано утром вы находились на своей даче в деревне Капитанщино. Не в Москве, на даче. Узнав по радио о перевороте, примчались в Старососненск, «по цепочке» собрали членов горкома партии, хозяйственный актив, который нынче присутствует и слушает вашу ложь, единогласно приняли решение поддержать ГКЧП, даже успели согласовать список лиц демократического толка, намеченных на интернирование, но утверждать протокол не стали, благоразумно решив, что надобно подождать, чем все закончится в Москве, дабы не попасть впросак. Когда же лично до вас дошло, что путч захлебывается, вы оформили задним числом железнодорожный билет до Москвы, который и предъявили членам комиссии.– Не нужно передергивать! – встрепенулся Бородкин, и его двойной подбородок гневно заколыхался. – Да, действительно, я приезжал на два дня в город, болела жена, но… полагаю, товарищи из столицы наслушались сплетен местных главарей, простите, вожаков. Скажите, как можно переделать число на железнодорожном билете?– Товарищи, – с неприкрытой усмешкой проговорил Русич, – кто из вас скажет, можно ли первому секретарю переделать число на билете? Молчите? Тоже не знаете, как это делается?– Хватит вам разыгрывать фарс! – Булатова словно подкинуло. – Неужто ни у кого из народных избранников не наберется смелости встать и сказать: «Виктор Сергеевич, сбросьте овечью шкуру! Вы же сами обличали лжецов и фигляров. Да вам любой кассир в считанные секунды наберет компостером любые цифры, хоть задним числом, хоть передним». Нехорошо лгать, товарищ!Анатолий Булатов высказался и… забыл о Бородкине, вообще перестал интересоваться происходящим в зале. Страсти между тем бушевали вовсю.– Дорогие товарищи! – Бородкин навалился могучей грудью на трибуну, которая, казалось, рухнет под его тяжестью. – Вы все прекрасно меня знаете. Вся моя сознательная жизнь без остатка отдана советскому народу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154