Позже до него дошли слухи, что лично Всеволоду изредка шлет «малявки» из Соединенных Штатов сам Японец, легендарный «вор в законе», вытуренный из Союза, но все равно нелегально занимающийся объединением криминальных структур во всероссийском масштабе. Гринько решил и эту версию проверить сразу же, чтобы впредь между ними не имелось недомолвок.– Слушай, Всеволод, – дружелюбно спросил он, – может, Японец тоже наш? Вот бы чей опыт нынче здесь пригодился.– Послушай, полковник, – лицо Всеволода сделалось строгим и даже чуточку испуганным. – Про Японца больше ни слова, уразумел? Наглухо забудь. У него везде длинные уши, услышит, и… живо мы с тобой схлопочем по «маслине». Давай о деле. Какими средствами ты нынче располагаешь? Где имеешь укрытые наглухо «малины»? Я должен знать все. Россия вроде отделилась от соседей, а мы… пусть армяне воюют с азербайджанцами, грузины с абхазами, нас это не касается. Как любит повторять один мой высокий учитель: «Многие пытаются выдать себя за „третью силу“ в мире, но… ни белые, ни красные, ни капиталисты, ни большевики никогда не достигнут такого единения, как мы, истинная „третья сила“. В нашем мире нет понятия „национальность“, а есть понятие „авторитет“.– Спасибо, дорогой Всеволод, за вступительную лекцию, – скривил губы полковник, – я учту сведения. – Ему показалось, что Всеволод, этот «мини-Шварценеггер», переоценивает себя. Раздувается, как индюк. Пока лидер в Москве, он полковник госбезопасности Гринько.Почти всю ночь они пили венгерский ликер, в деталях обсуждали план дальнейших действий, распределяли сферы влияния. Под утро, перед тем как проводить Всеволода, Гринько осторожно намекнул помощнику на ненужность громких «наездов», чтобы не случилось такого, что кто-то из «последних могикан», так называли высших милицейских чиновников, которые продолжали честно служить закону, «пульнет» в голову и…– Я все понял, босс! – Всеволод наглухо застегнулся на все пуговицы, как бы закрывая перед ним свою чуть оттаявшую душу. Полковник взглянул в лицо помощнику и поразился перемене: перед ним снова был жестокий и хладнокровный «мини-Шварценеггер», совершенно непохожий на агента-интеллектуала, каким он предстал перед Гринько этой ночью. – Ну, будь здоров, босс!.. * * * Председателю областного совета Алексею Русичу такое не доводилось видеть даже в кошмарных лагерных снах. Едва он вышел к трибуне объявить об открытии сессии, в зале, как по сигналу, разразилась дикая какофония. Народные избранники застучали ногами, захлопали крышками, засвистели, замычали, захрюкали. Русич дал знак включить микрофон и, теряя самообладание, бросил в зал:– Орите, орите, господа-товарищи, пока не охрипнете, я подожду! – сел, поймав одобрительный взгляд Анатолия Булатова из первого ряда. Чтобы отвлечься от этого дикого зрелища, Русич стал искать глазами Нину Александровну – эта женщина всегда действовала на него не просто успокаивающе, она гипнотизировала, навевала мечты, далекие от происходящего. Жигульская сидела в третьем или четвертом ряду, низко опустив голову, – то ли сгорала от стыда за беснующийся зал, то ли от волнения за дело, которому она поверила. И тут Русич сделал жест, который подействовал на депутатов обескураживающе: он демонстративно взял в руки газету, раскрыл ее и сделал вид, будто читает. И тотчас шум в зале пошел на убыль. Лишь в дальнем ряду продолжал надрываться один и тот же пронзительный голос.– Русича-самозванца в отставку! Русича-самозванца – в отставку!– Твое место на тюремных нарах! – взвизгнул кто-то.Но уже через мгновение в зале стало тихо.– Ну, успокоились? Или еще побрызгаете слюной, побеситесь? Жаль, ваши дети не видят этой картины. Стыдно! А еще депутаты, слуги народа! Позор!– А ты нас не отчитывай, – снова заорал знакомый голос. – Сам-то еще вчера где был?– Вчера? Сидел в тюрьме! – с открытым вызовом выкрикнул Русич, поняв, что именно резкой правдой и грубостью можно остановить этих людей, впавших в бешенство по чьей-то указке.– А тому смельчаку, что кричал из дальних рядов угрозы, я хотел бы посмотреть в глаза, спросить у него, сколько заплатили за оскорбления. Ну, где ты там, горлопан, выходи! Кишка тонка!– Пожалуйста, Алексей Борисович, – остановил Русича кто-то из президиума, – открывайте сессию!– Открою, когда наведу порядок! – огрызнулся Алексей. – С такой, как у вас, властью, с вашим телефонным правом любой честный человек мог оказаться в тюрьме! Вот! – Он потряс над головой листком бумаги. – Это – указание бывшего первого секретаря обкома Щелочихина начальнику УВД генералу Ачкасову в августе: «Освободить правое крыло елецкой тюрьмы строгого режима от уголовных элементов! Приготовить камеры для бунтовщиков>. Можете подойти, почитать!Зал загудел, зашевелился, затем вскипел, взорвался. Депутаты вскакивали на ноги, размахивали кулаками, выкрикивали угрозы. Русич сел на свое место, опустил руки под стол, чтобы никто не мог заметить, как они дрожали.– Товарищи, товарищи! – из-за стола президиума тяжело поднялся всеми уважаемый Иван Куприянов, бывший горновой доменного цеха. Золотая Звезда на его пиджаке словно магнит приковала к себе взоры разом притихших депутатов.– Прошу внимания! Я буду говорить с вами как рабочий человек, а вы слушайте гегемона. Он худое не скажет. – В зале заулыбались. Слова Куприянова прорвали напряженную пелену, дошли до сердец. – Когда мужики дерутся, бабы кричат. Так? Так. А когда бабы дерутся, мужики посмеиваются. Так? Так. А мы? Не деремся, не смеемся, ругаемся, как базарные бабы. Негоже это. У каждого голова на плечах, каждый из нас мыслитель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154