– как бы ненароком поинтересовался Субботин, заранее зная ответ, ибо уже слышал на собрании мнение старого политкаторжанина.Замогильный разразился длинной тирадой, не оставив камня на камне от этой так называемой деятельности ставленников госбезопасности. «У меня, дорогой писатель, есть твердое убеждение в том, что ныне членами „Мемориала“ стали не только жертвы, но и хитроумные палачи, устроясь под нашу крышу».Прощаясь, словно невзначай Субботин бросил идею:– Вы знаете, о чем я подумал, не создать ли в противовес всем прочим нашу партию?– Зачем? Все партии себя давно дискредитировали! – вспыхнул Замогильный.– Возможно, я не прав, но… – сказал Субботин. – Я назвал бы нашу партию «Партией Свободы!». Да-да, партия всех тех, кто знавал несвободу, партию бывших узников.– Бог с вами, молодой человек! – ужаснулся Замогильный. – Мы, идеалисты-революционеры, и… уголовники? В лагерях мы узнали, кто чего стоит.– Не стоит упрощать, – мягко остановил Субботин, – зачем нам уголовники? Есть диссиденты, есть отличные хозяйственники, наконец, среди бывших заключенных есть люди, осужденные за служебные провинности. В России, почитай, в каждой пятой семье были либо ссыльные, либо осужденные. Эта новая волна не стала бы спорить, в каком лагере было хуже, мусолить имя Сталина, она занялась бы конкретным делом, в будущем могла бы войти в парламент, в правительство.– Вы это серьезно? – задумался Замогильный. – И про эту… как вы назвали: «Новая волна»? Это откровение. «Мемориал» – умирающая организация. А эта…– Я тоже поначалу сомневался, а потом… – Субботин, опытный психолог, сразу понял – зерно упало в благодатную почву. Тут же стал прощаться, понимая, что кавалерийским наскоком такие дела не решаются.По дороге домой строил планы создания партии «Новая волна». Это современней, чем «Партия Свободы». Деньги на ее содержание Гринько обещал переправить с нарочным, бланки, членские билеты… Все это – технические детали. От внезапно блеснувшей мысли он замер: «Общак»! Тюремный, уголовный «общак!» Это – идея. Он через своих ставленников и «паханов» убедит «высших авторитетов», которых знал лично, внести свой пай в создание новой партии бывших заключенных, пообещав им в будущем место в органах власти. Именно такие цели ставит перед собой мафия. «Авторитеты» подберут умных людей в правление партии». В «общаках», как он догадывался, хранились миллиарды рублей…Весело насвистывая, Субботин, размахивая легкой тростью, с которой вне дома никогда не расставался, пошагал к знакомому девятиэтажному дому, в котором был гастроном. И не подозревал, что за ним осторожно проследовал человек в гражданской одежде, в котором сегодня трудно было узнать майора Андрейченко… * * * (Из дневника мамы Зины). «Погибель Отчизне суля, пророчествуют навзрыд… Не видно знамен Октября. И Ленин в могилу зарыт…» Дорогие мои товарищи по партии! Я, старая фронтовичка, спрашиваю вас, разве ослепли, разве не видите, что началась в нашей любимой Отчизне распродажа народного богатства, заводов и фабрик в частные руки? Вы что, не понимаете простых истин: оправдывать безработицу – значит оправдывать биржи труда и продажу рабочей силы в качестве быдла! Разве вы ослепли, не видите, что в Стране Советов – кавардак и бардак? Народ специально натравливается на народ, брат убивает брата. За это ли мы сражались на фронтах Великой Отечественной? Неужели Россия, великий Советский Союз будет раздроблен на малые княжества? Зачем тогда нам жить?..» * * * Мама Зина приостановилась перед старым зеркалом и не узнала себя: седая, косматая старуха – ни дать ни взять, баба-яга. Если бы не ряды орденских колодок на пиджаке, была бы схожа с нищей бродяжкой, божьим одуванчиком. Смотрела на свое горькое отражение в зеркале и не могла сдвинуться с места, хотя, наверное, и зеркало следовало бы давным-давно разбить вдребезги.Сегодня ранним утром поругалась с приемным сыном, поругалась крепко, вдрызг, дело дошло до оскорблений. Анатолий стал вспыльчив, расшалились нервы. Он категорически запретил ей идти на митинг, организованный коммунистами. Сначала просто уговаривал, призывал опомниться, осмыслить события холодным сердцем, а когда она сказала, что по-прежнему верит партии, по-прежнему считает, что враги, купленные Западом, оговорили большевиков и их вождей, Булатов закричал на нее, брызгая слюной: «Ты же была умной женщиной! Разве не коммунисты втоптали нас с тобой в грязь только за то, что мы осмеливались говорить не то, что им хотелось? Разве коммунисты, владельцы двухэтажных дач, пришли к нам на помощь, когда мы, душой и телом преданные делу коммунизма, оказались без средств к существованию? Неужто наши партбоссы не знали о наших бедах? Конечно, знали, но… они набивали мошну, пользуясь смутой, хапали все, что можно хапнуть. Куда они дели наши кровные деньги, наши партийные взносы, за неуплату которых снимали шкуры? Помнишь, как тебя увезла „скорая“, когда в обкоме партии на просьбу выделить хоть раз в жизни путевку в санаторий разжиревший зав. показал рукой на дверь: „У нас не богадельня! Просите путевки в профсоюзе!“ Молчишь?»Анатолий, остервенело хлопнув дверью, ушел из дома. Она ведь не круглая дура, жизнь прожила, отлично понимала, в словах приемного сына – немалая доля правды, но… Правильно ли будет судить о всей великой партии по отдельным ее проворовавшимся членам? При одном упоминании о партии у нее начинало щемить сердце. И словно в немом кино, всплывала всегда одна картина: умирающий на ее руках старшина просит, едва шевеля губами: «Скажи, я умер коммунистом…»«Да, нужно идти в последний, решительный!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154