Наверняка исчезнут из нашей жизни обман, подлость, ставшая нормой, продажность сверху донизу, христианская добродетель возвернется на православную родину. Разве не об этом мечтали они с Анатолием Булатовым у костра, что когда-то каждый вторник зажигали на пустыре?»Постепенно мысли Русича от вселенских масштабов перешли на более близкие и доступные круги. Стал вспоминать родню, друзей-товарищей, будто уже повстречался с самым любимым человеком на свете – мамой Зиной, обнял сына Игоря, Толю Булатова, свою бывшую жену Галину Ивановну, коей сегодня готов простить все. Однако невольно по-блатному скрипнул зубами, увидев мысленным взором самодовольную улыбающуюся рожу Петра Кирыча Щелочихина. «Любопытно, как этот перевертыш сейчас себя чувствует? Вероятно, и при новой власти не больно-то бедствует. Вот сволочь! Ведь его законное место здесь у параши…»Под утро Русич все-таки чуть-чуть смежил веки. И буквально, как ему показалось, через минуту вздрогнул, заслышав знакомый каждому заключенному топот надзирательских сапог по стальным плитам тюремного коридора. Поднял голову и Глызин. Алексей, мигом вспомнив, какой сегодня знаменательный день, соскочил с нар, торопливо начал одеваться.– Русич! С вещами на выход!Словно в дивном сне шел он бесконечными коридорами, мимо затаившихся дверей камер, мимо надзирателей и контролеров, мимо уборщиков-зеков, что с завистью поглядывали ему вслед. Он не замечал, как через каждые пятнадцать метров отпирались и запирались за ним автоматические двери. Сердце бухало в груди, как после марафонского забега, кровь стучала в висках, мысль словно застопорилась на одной фразе: «Быстрей бы, быстрей!»Оформление документов, возврат отобранных при аресте личных вещей, вполне дружелюбное напутствие начальника тюрьмы, выдача денег заняли около двух часов. Русич словно со стороны наблюдал за происходящим. Очнулся, когда дежурный офицер, подмигнув ему, легонько подтолкнул в спину:– Ну, чего замер? Валяй, выкатывайся на волю! И больше сюда не попадай, хуже будет!Держа на весу полупустую сумку, едва сдерживая дрожь в коленях, Русич сделал еще несколько шагов по бревенчатому тротуару и очутился за тюремными воротами. «Крытка» будто вытолкнула его из своего чрева. Тюрьма находилась на одной из главных улиц древнего города, и Алексей сразу очутился в гуще людей. Он остановился, пытаясь справиться с головокружением. Впереди, в дальнем конце старинной улицы, золотились купола высокого Воскресенского собора. Величие и магия храма словно притягивали взоры людей. Собор был виден, как говорили, с любой точки города. Смахнув внезапно набежавшую слезу, Алексей подумал о том, что было бы правильно пойти в собор и, преклонив колена, возблагодарить Бога, ибо только человек, освободившийся из заточения или избавившийся от верной смерти, может познать истинную цену свободы. Но почему-то отвернулся от храма.Нужно было куда-то идти, ехать, бежать, а Русич, обалдевший от сладкого ощущения свободы, обилия людей, все еще стоял у края тротуара, машинально, в который раз, ощупывая влажной ладонью в кармане «дорожные», тридцать два рубля с копейками – своеобразный дар за годы отсидки…В родной задымленный Старососненск Русич приехал на электричке на следующий день ранним утром, вдохнул полузабытый запах заводской окалинки и задохнулся от подступившего волнения, завидев знакомый автобус «Кубань», следующий по маршруту: вокзал – «Пневматика». Захотелось, забыв обо всем на свете, рвануться к дверям автобуса, втиснуться в гущу работяг, но… Что его ждет на родной «Пневматике», где теперь он чужой? Надобно все еще спокойно обдумать, куда поначалу отправиться – домой или нанести визит человеку, который отправил его в тюрягу, в воркутинскую «девятку»? Русич явственно представил себе вытянувшееся от удивления лицо Петра Кирыча при виде его и решился ехать на завод.Возле главных проходных, не в силах унять боль в висках, Русич остановился, пропуская утреннюю смену. Обратил внимание на новшество, о котором говорили еще лет десять назад: в каждом проходе стояли турникеты, так что пройти на территорию без пропуска теперь и ему не удастся. Оглядел лица вохровцев, ища знакомых. Нет, все были новые люди, одетые в одинаковые защитного цвета гимнастерки. Правда, один усач пенсионного возраста вроде бы прежде работал в проходной. Алексей хотел пройти мимо, но тот не только смело остановил его, но и, взяв за локоть, отвел в сторонку.– Пропуск?!– Меня не было тут два с лишним года, и я… Словом, позвоните главному инженеру, он меня знает.– Хорошо. Как фамилия?– Русич. Неужели вы меня не помните? Я же тут многие годы работал начальником отдела? – Обида сжала горло. Наконец вохровец повесил трубку, сказал вежливо:– Товарищ Русич. Главный инженер сейчас сам к вам выйдет. – И полушутливо, с укором погрозил Русичу пальцем. – Здорово вы меня подразыграли.Черных вышел из дверей заводского управления буквально через три минуты. Ничего не говоря, обхватил Русича за плечи тяжелыми лапищами, повел прочь от проходных. Так они и шли, два немолодых человека, как два брата, провожаемые удивленным взглядом вохровца.Столовая возле ворот автопарка, куда в прежние времена забегали работяги, чтобы перед обедом пропустить стаканчик красного винца, была полупустой. Сели за столик. Черных тотчас заказал обед, любовно и в то же время придирчиво оглядел Алексея:– А что, ничего. Ты, брат Леха, даже поокреп в плечах, лицом, правда, зело бледен, однако, как разумею, сие есть сущая ерунда, были бы кости, мясо нарастет. Главное, ты – на свободе!– Спасибо перестройке!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154