Пухлая,
неправильной формы луна ярко сверкала над зубчатым коньком крыши дома, где
жил Джох. Вскоре, сделавшись частью этого посеребренного мира, Мышелов уже
быстро и широко ступал на губчатых подошвах по Грошовой улице в сторону
скрытого за поворотом перекрестка с улицами Мыслителей и Богов. Слева
параллельно Грошовой шла Бардачная, справа - Извозчицкая и Пристенная; все
четыре улицы повторяли изгибы Болотной стены, вдоль которой тянулась
Пристенная.
На первых порах тишина была абсолютной. Двигаясь по-кошачьи, Мышелов
и шума производил не больше, чем кот. Затем он услышал это - легкий
топоток, напоминавший стук первых дождевых капель или первый порыв бури в
листве небольшого дерева. Мышелов замер и огляделся по сторонам. Топоток
тут же прекратился. Всмотревшись в тень, Мышелов различил лишь две точки,
блестевшие рядом друг с дружкой в куче мусора, которые могли быть, чем
угодно - от капель воды до рубинов.
Он снова тронулся в путь. Топоток немедленно возобновился, причем
стал сильнее, словно буря должна была вот-вот разразиться. Мышелов
прибавил шагу и вот тут-то они на него и налетели: двумя неровными
линиями, серебрившимися в лунном свете, маленькие животные бросились к
нему из мрака справа, из-за груд мусора, и сзади, из водостоков, а
несколько крыс вылезли даже из-под неплотно пригнанных дверей.
Он побежал - вприпрыжку и гораздо быстрее своих недругов; Скальпель
молниеносно разил врагов одного за другим, словно серебристый жабий язык,
вонзаясь им в жизненно важные органы, как будто Мышелов был каким-то
фантастическим мусорщиком, а крысы - живым мусором. Грызуны продолжали
выскакивать на него откуда-то спереди, но большинство из них он обогнал, а
остальных прикончил. Выпитое вино сделало Мышелова абсолютно уверенным в
себе, и его бег казался ему похожим на танец - танец смерти, в котором
крысы изображали род людской, а он - его ужасную повелительницу, только
вооруженную не косой, а мечом.
Улица свернула вбок, и тень поменялась местами с серебристой стеной.
Увернувшись от Скальпеля, большая крыса прыгнула Мышелову на пояс, но он
ловко смахнул ее на острие Кошачьего Когтя, одновременно пронзив мечом еще
двух недругов. "Никогда в жизни, - радостно подумал человечек в сером, -
он не был до такой степени Серым Мышеловом, истреблявшим своих исконных
врагов".
Внезапно что-то прожужжало у его носа, словно рассерженная оса, и
сразу все изменилось. В голове у Мышелова яркой вспышкой промелькнули
картины в высшей степени странной и решающей ночи на борту "Каракатицы",
ночи, которая уже начала было терять для него всякую реальность и в
которой были крысы с арбалетами, Скви с мечом у его артерии, и он впервые
понял, что имеет дело с необыкновенными и даже не с необычными крысами, а
с представителями чужой и враждебной цивилизации, правда сравнительно
немногочисленными, но, по-видимому, более умными и более склонными к
убийству, чем люди.
Мышелов бросился бежать со всех ног; одной рукой он продолжал
наносить Скальпелем удары, а другой засунул Кошачий Коготь за пояс и
нащупал кошель, чтобы достать черную бутылочку Шильбы.
Бутылочки в кошеле не было. Сердце у Мышелова упало, и,
чертыхнувшись, он вспомнил, что, возбужденный винными парами, он оставил
ее под подушкой в доме у Джоха.
Мышелов проскочил улицу Мыслителей, высокие дома которой загораживали
луну. Оттуда хлынули новые полчища крыс. Мимо его лица прожужжали еще две
стальные осы и - услышь Мышелов такое от кого-нибудь, он бы ни в жизнь
этому не поверил - крошечная стрела, горящая голубым пламенем. Теперь он
уже несся вдоль длинной темной стены здания, в котором помещался Цех
Воров, думая лишь о том, как бы поскорее отсюда смыться - ему было уже не
до сражений.
Внезапно за крутым поворотом Грошовой он увидел впереди свет и
множество людей; еще несколько шагов - и он оказался в толпе, а все крысы
куда-то подевались.
Мышелов купил у разносчика кружечку подогретого на жаровне эля, чтобы
немного прийти в себя и перевести дух. Промочив пересохшее горло теплой
горьковатой жидкостью, он бросил взгляд сперва на восточный конец улицы
Богов, где через два квартала темнели ворота Болотной заставы, потом на
запад, где сверкали огнями более богатые здания.
Мышелову казалось, что в эту ночь весь Ланкмар слетелся сюда, на свет
пылающих факелов, фонарей, свечей с роговыми экранами и огней на высоких
шестах, чтобы молиться и разгуливать, стонать и бражничать, жевать и
шептать пугающие сплетни. Он задал себе вопрос: почему крысы избегают
только этой улицы? Неужто они боятся человеческих богов сильнее, чем сами
люди?
В том конце улицы Богов, что примыкала к Болотной заставе,
располагались лишь жалкие лачуги, воздвигнутые в честь самых новых, не
слишком зажиточных и просто нищих ланкмарских богов. Паства же здесь
представляла собой небольшие группки людей, обступивших какого-нибудь
костлявого отшельника или тощего жреца с задубевшей на солнце кожей,
явившегося из пустынных Восточных Земель.
Мышелов повернул в другую сторону и начал неторопливо протискиваться
сквозь гомонящую толпу, время от времени то приветствуя какого-нибудь
старого знакомого, то выпивая у разносчика кружечку вина или стаканчик
чего-нибудь покрепче: жители Ланкмара убеждены, что религия и слегка
одурманенные или хотя бы успокоенные алкоголем умы - вещи вполне
совместимые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94