Подавив мимолетное искушение, он миновал Бардачную улицу, поглаживая
пальцами шишку на виске, дабы напомнить себе, что сейчас любое эротическое
предприятие окончится для него крахом. Несмотря на то что на Бардачной
было темно, ее обитательницы, молодые и не очень, высыпали из домов в
полном составе и занимались своим делом во мраке многочисленных портиков,
искусно изгоняя из мужчин страх третьим по силе способом после молитв и
вина.
Чем дальше Мышелов уходил от Болотной заставы, тем богаче становилось
окружение ланкмарских богов, чьи заведения встречались ему по пути -
теперь это были уже святилища и храмы, некоторые даже с посеребренными
колоннами, а жрецы в них носили раззолоченные ризы и золотые цепи на
груди. Из открытых дверей лился ярко-желтый свет, пьянящие ароматы
благовоний, и слышался гул молитв и анафем, направленных против крыс,
насколько мог судить Мышелов.
Однако он заметил, что крысы на улице Богов все же присутствовали.
Тут и там на крышах виднелись маленькие головки, за решетками сточных
люков сверкали желто-красные, близко посаженные глаза.
Но Мышелов уже набрался вполне достаточно, чтобы не беспокоиться по
таким пустякам, несмотря даже на недавний испуг, и теперь унесся памятью к
той странной поре, когда несколько лет назад Фафхрд был нищим и бритым
учеником Бвадреса, единственного жреца Иссека Кувшинного, а сам он -
правой рукой рэкетира по имени Пульг, взимавшего дань с каждого жреца и
его паствы.
Очнулся от воспоминаний Мышелов уже у реки Хлал, а самом конце улицы
Богов, где у всех храмов двери из чистого золота, шпили чуть ли не
упираются в небо, а облачения жрецов сверкают радугой драгоценных камней.
Вокруг него кипела почти столь же богато разодетая толпа; внезапно в
просвете между людскими фигурами Мышелов увидел зеленый бархатный капюшон,
под ним - черные волосы, собранные в высокую прическу и покрытые
серебристой сеткой, а еще ниже - веселое и вместе с тем грустное лицо
Фрикс, взгляд черных глаз которой был устремлен прямо на него. Из ее руки
на дорогу, которая была здесь вымощена керамическими плитками,
скрепленными медными полосами, бесшумно упал какой-то бесформенный
светло-коричневый комочек. Девушка тут же повернулась и затерялась в
толпе. Мышелов бросился вслед за ней, подхватив по пути комочек
пергамента, однако путь ему преградили два аристократа со своими
прихлебателями и какой-то купец в раззолоченной одежде, и когда он
протиснулся между ними, стараясь укоротить свой разогретый вином норов,
чтобы не доводить дело до рукопашной, нигде не было видно ни бархатного
платья с зеленым капюшоном, ни женщины, хоть отдаленно напоминающей Фрикс.
Разгладив обрывок пергамента, Мышелов прочитал при свете низкого
уличного фонаря с роговым колпаком:
"Будь, как герой, терпелив и отважен.
Тогда исполнение желаний твоих
с лихвой превзойдет ожидания,
и будут заклятия сняты.
Хисвет".
Мышелов поднял взгляд и обнаружил, что уже миновал последний,
сверкающий и парящий храм ланкмарских богов и стоит перед темным
приземистым святилищем и молчаливой колокольней истинных богов Ланкмара,
этих древних божеств, этих коричневых скелетов в черных тогах, которым
ланкмарцы никогда не поклоняются - они просто боятся и почитают их больше
всех других богов и дьяволов Невона, вместе взятых.
При этом зрелище волнение, вызванное запиской Хисвет, мгновенно
улетучилось, и Мышелов, миновав последний уличный фонарь, приблизился к
низкому темному храму. В его разогретом спиртным мозгу беспорядочно
крутились обрывки сведений, которые он когда-либо слышал об истинных богах
Ланкмара. Им не нужны были ни жрецы, ни богатство, ни даже поклонники. Им
было достаточно этого тусклого храма - до тех пор, пока их не тревожили.
Это казалось весьма странным и даже зловещим в мире, где все другие боги,
включая и ланкмарских, казалось, стремились иметь как можно больше
поклонников, богатств и рекламы. Истинные боги Ланкмара выходили наружу,
лишь когда городу грозила близкая беда - да и то не всякий раз, - чтобы
спасти город, покарать, но не его врагов, а его жителей, а потом поскорее
удалиться в свой угрюмый храм, на свои тронутые тленом ложа.
На крыше этого святилища и в тени вокруг него крыс не было.
Вздрогнув, Мышелов повернулся к нему спиной; напротив, стиснутый
неясными башнями зернохранилищ, на фоне далеких радужных минаретов дворца
Глипкерио, казавшихся в лунном свете нарисованными пастелью, стоял узкий и
темный дом торговца зерном Хисвина. Свет горел лишь в одном окошке на
верхнем этаже.
Неистовое желание, пробужденное в Мышелове запиской Хисвет, вспыхнуло
с новой силой: его так и подмывало забраться в это окно по совершенно
гладкой, лишенной каких бы то ни было украшений стене, однако, несмотря на
выпитое, здравый смысл одержал верх. Ведь, в конце концов, Хисвет написала
сперва "терпелив", а потом уж "отважен".
Со вздохом пожав плечами, он вернулся на ярко освещенную часть улицы
Богов, отдал почти все оставшиеся деньги жеманной и увешанной
драгоценностями девушке-рабыне за маленькую хрустальную бутылочку редкого
белого бренди, стоявшую на лотке, который висел у нее на животе, прямо под
обнаженной грудью, и, одним глотком выпив обжигающую ледяную жидкость,
почувствовал в себе достаточно смелости, чтобы углубиться в зияющую тьму
улицы Монахинь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94