24 декабря. В Белладжо на вилле Мельци рождается второй ребенок Мари и Листа, дочь, которую в память о проведенных у Комо дней окрестили Козимой. Со­гласно новейшим исследованиям, отцом ее был записан Лист, матерью - Катерина де Флавиньи.
III
1838-1847
«Концертные турне: Париж, Лондон, Берлин, Петербург и т. д.; фантазии, транскрипции, шумная жизнь (Saus und Braus)»
1838
В конце января Лист и Мари д'Агу переселяются с бере­гов Комо в Милан. Лист сближается с Россини, на му­зыкальных вечерах которого он часто играет и импро­визирует. Выступает он и у Рикорди, по свидетельству современников, всегда с бурным успехом.
Однако успех этот не совсем однозначен. Миланцам импонирует лишь умение Листа преодолевать неверо­ятные технические трудности. Итальянская публика в те годы любила только вокальное искусство. Но музы­кальный издатель Рикорди прилагает все усилия к тому, чтобы как можно больше людей услышали Листа. Ус­пех в салонах князя Бельджойозо, графини Ю. П. Са­мойловой, графа Маффеи и вернувшегося к тому време­ни в Милан Россини вознаграждает Листа за сдержан­ный прием у широкой публики. Знакомство с Россини побуждает его написать транскрипции «Музыкальных вечеров» последнего, а затем переложение увертюры к опере «Вильгельм Телль».
Лист знакомится с картинами Рафаэля и Леонардо да Винчи, часто ходит смотреть их.
10 марта. Из статьи о «Ла Скале»: «Нет блаженства, кроме как в „Ла Скале". „Ла Скала" - единственное место встреч, огромное вместилище, настоящий центр тяжести миланского общества... Здесь, на этом ги­гантском судне, каждый вечер собирается великосвет­ское общество, не столь великосветское и совсем не вели­косветское общество; сидящие в ложах по рангам, они разглядывают друг друга через разделяющий их темный провал... Публика болтает или спит, в пятой ложе ужи­нают и играют в карты, оркестр и певцы, которым нет дела друг до друга, встречаются здесь, словно чужие, и среди безразличия публики они сами становятся рассе­янными, скучающими, равнодушными. Не артисты, а служащие, музицирующие за почасовую оплату. Нет ничего более леденящего, чем эти итальянские спектак­ли».
16 марта. Лист и Мари едут в Венецию. Город с его старинными, хранящими память веков зданиями, с его красками и живущими на устах народа песнями вызыва­ет у них живейший восторг. Одну из мелодий, услышан­ную из уст венецианского гондольера, Лист использо­вал в написанной им тогда первой пьесе цикла «Венеция и Неаполь», и она же стала впоследствии главной темой его симфонической поэмы «Тассо».
Один из друзей посылает Листу в Венецию опублико­ванную в «Ревю э Газет Мюзикаль» статью Гейне с рез­кими нападками на Листа. В ответном письме, опубли­кованном в том же журнале, в номере от 8-го июля, Лист пишет Гейне: «Вы обвиняете меня за мой харак­тер, который плохо устроен (буквально „плохо поса­жен" - таl assis) и в доказательство этого перечисляете все те дела, которыми, как Вы утверждаете, я с боль­шим рвением занимался: „конюшню философии", из ко­торой я, одного за другим, выбирал себе „коньков". Но скажите, разве это обвинение, возводимое Вами на одно­го меня, нельзя было бы с полным правом распростра­нить на все наше поколение?.. и Вы сами, любезный друг, ныне так горячо борющийся против бед мира, всегда ли „хорошо сидели" (tres bien assis) ?.. Если я не ошибаюсь, то в то время, когда я в тиши занимался изучением сен-симонизма, вместе с друзьями, которые сумели боль­ше почерпнуть из этого живого источника и теперь „хорошо сидят" в креслах посредственности, так вот, если я не ошибаюсь, я видел тогда, что и Вы, благород­ный поэт, стремились проникнуть в это святилище, во влечении к которому Вы признавались и позже, посвятив „отцу Анфантену" прекрасную книгу с просьбой „быть связанным с Вами сквозь время и пространство"... А что Вы скажете о колпаке якобинца? Если тщательно поискать, то не найдем ли мы его в Вашем гардеробе?.. О, любезный друг, только никаких упреков в непостоян­стве, никаких взаимных обвинений: наш век болен, а вме­сте с ним больны и мы».
В Венеции из газетной заметки Лист узнает о пештском наводнении, о том, что «прекрасного, великолеп­ного Пешта больше нет».
«Когда я узнал о несчастном положении моих сооте­чественников, я тотчас же известил моего венского издателя Хаслингера, что я еду! Так был устроен мой первый венский концерт, в котором я разбил три рояля Штрейхера...»
Из мемуаров графини д'Агу: «Однажды Франц, вопре­ки своей привычке, с шумом вошел в мою комнату. В ру­ках он держал немецкую газету, в которой прочел сооб­щение о страшном разливе Дуная. Катастрофа эта при­чинила ужасные бедствия. Требовались большие усилия общественной благотворительности.
- Это ужасно, - сказал Франц, - я хотел бы послать все, что я имею.
И тотчас же с горькой усмешкой добавил:
- Но ведь у Меня нет ничего, кроме моих пальцев и мо­его имени. Что бы вы сказали, если бы я сейчас неожи­данно появился в Вене? Эффект был бы поразительный. Весь город захотел бы послушать то маленькое чудо, которое видел еще ребенком. Венцы очень восторженны и расточительны. Я мог бы заработать музыкой огром­ную сумму... Поездка длилась бы неделю. Что вы об этом думаете?
- Это очень хорошая мысль - ответила я».
Из письма Листа Ламберту Массару: «Странная судьба! Вот уже пятнадцать лет, как мой отец оставил свой мирный приют, чтобы вместе со мной броситься в водоворот большого мира и сменить безымянную сво­боду сельской жизни на доблестную службу художника: он поселился во Франции, находя ее самым подходящим центром для развития моего музыкального инстинкта, который он с наивной гордостью именовал „гениально­стью".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84