Когда они вышли из номера, она была одета так, как нравилось ему, элегантно причесана и подтянута до девичьей стройности.
– Как женщина моя и больше ничья, – произнес он голосом, который был ей незнаком. Она подумала, что, возможно, у него началось какое-то перевоплощение.
Вечеринка шла в окутанных облаками дыма апартаментах другого отеля. Жалкий город внизу был едва освещен тусклыми желтыми фонарями, фарами бегущих автомобилей и вывесками мотелей. На тусовку собрались около сотни мужчин и женщин, пропахших бензином и кожей, черных и белых – в равных количествах. В громкоговорителях ревел Джеймс Браун.
Подошел мужчина по имени Джуниор, она смутно припоминала, что видела его в фильме.
– Послушай, мой друг, – сказал он Стрикланду. – Послушай, мой друг Рон.
Высокий, очень черный и круглолицый, он объяснялся на осторожном и шепелявом наречии:
– Почему, – говорил он, – женщина тянется к сильному? Все сильное привлекает женское естество. В центре всего – сила. Вы понимаете, о чем я говорю? Будьте естественны, как приливы и отливы, как фазы луны. – Он обращался по очереди то к Энн, то к Стрикланду.
– Мужское начало – это твердая субстанция, женское имеет свойства жидкости. Эта сладкая жидкость притягивает субстанцию. Субстанция отличается стойкостью, нектар – текучестью. Субстанция – это тепло и сила, приливы вызывает луна. Мягкое и податливое горит отраженным светом.
– Боже милостивый, – проговорила Энн.
– Женщина всегда будет отворачиваться от слабого к сильному – такова ее природа, таков ход вещей. – Он тщательно выговаривал слово «вещей», словно желая показать, что в этом значении оно отличается от вещей вообще. Его голос звучал чуть ниже преобладающего здесь уровня грохота музыки.
– Женское начало находит свое заключение в мужском, как сок в ветке, мед в камне. Так все вещи обращаются к свету. Понимаете, о чем я говорю?
– Я так набралась, – пробормотала Энн, – что вы зря тратите на меня время.
– Понятно, – сказал Стрикланд.
Их растащили в разные стороны. Энн оказалась в обществе мужчины, утверждавшего, что играл в оркестре Лестера Ланина.
– Я помню вас, – настаивал он. – Это было в Скоттсдале. Точно было.
– Я никогда там не была.
– Точно было. Там, в загородном клубе. Я помню вашу фигуру, человек. Я помню ваши глаза.
– Почему вы называете меня «человек»? – спросила она.
– Вы были там со своим любовником. Вы сказали мне: «У нас будут неприятности».
– Черт возьми! Да это чья-то целая жизнь, ко мне это не имеет никакого отношения.
– Было, точно было, – продолжал настаивать мужчина.
В конце концов она нашла Стрикланда. Он беседовал с бледным толстяком в смокинге, который при ее появлении расплылся в лучезарной улыбке.
– Будь добр, – попросила она Стрикланда. – Давай пойдем.
– Чему мы обязаны таким удовольствием? – засуетился толстяк в смокинге. – Что привело вас в Джерси? Вы – его замысел?
– Она мой д… друг, а не замысел.
– Своего рода друг, – пояснила Энн. – Экс-замысел.
– Экс-замысел? – переспросил толстяк и повернулся к Стрикланду. – Это шутка?
– Поди разбери, – пожал плечами Стрикланд.
56
За ночь выдался один-единственный час, когда небо очистилось и холодные южные звезды открылись ему на своих чуждых курсах. Рядом с Южным Крестом хорошо просматривалось созвездие Скорпиона, и он решил определить угол на Антарес. Браун то терял его, то вновь находил. Каждое содрогание плеча вынуждало его рыскать по созвездиям. В конце концов ему все же удалось привести звезду Антарес к горизонту. В молодости он хорошо владел астронавигацией, зная больше названий и параметров звезд, чем кто-либо другой.
Без особой уверенности Браун рассчитал, что находится в точке, примерно соответствующей сорока девяти градусам южной широты и девятнадцати градусам восточной долготы. Ни адмиралтейские карты, ни карты Гидрографической службы не показывали, что здесь имеется какой-либо остров.
Когда рассвело, он выпил немного сока и уселся за штурманский стол. Приняв за начало отсчета свою ночную засечку, он наградил себя ветром в тридцать узлов и средней скоростью движения чуть больше девяти. При таком темпе он делал бы двести пятьдесят миль в сутки и тысячу семьсот пятьдесят миль в неделю.
Когда он заносил в журнал свое ложное местоположение на следующий день, его охватил страх. Не от того, что эта отметка была ложной, а от того, что она обозначала непрожитое еще время. После этого работа пошла довольно легко. Получив точку счисления пути, определил по справочнику расчетное и истинное склонения. Истинное – для его ложного положения. По этим величинам нанес точку пересечения и провел линию положения. Работать на якорной стоянке, когда тебя не болтало, было приятно.
Чтобы разметить недельный путь, потребовался целый день. Когда заносил отметки в бортовой журнал, Оуэн подумал, что ему придется измыслить погоду в каждой из этих точек. И не только погоду, но и мелкие инциденты, якобы имевшие место. Перехлесты, сломанные стеньги, порванные оттяжки, перетершиеся фалы, рифы, срезанные, болты и заклиненные лебедки. И, конечно же, все это должно сопровождаться подходящими размышлениями – не какими-нибудь там причудливыми терзаниями воспаленного воображения, а полезными и здравыми умозаключениями, которые будут вдохновлять счастливых энтузиастов во всем мире. Ему придется изобрести совершенно другой мир и поместить в него свое усовершенствованное «я». А самому тем временем надо будет скрываться в реальном мире, будучи таким, каким его сделали обстоятельства.
Браун даже удивился самому себе – так у него получались мнимые углы и местоположения, так быстро и просто придумывались убедительные детали воображаемого путешествия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135