И тут его взгляд поплыл в сторону, а на лице возникло выражение неописуемого блаженства. Одними губами он передал кому-то свое приветствие и нетерпеливо потребовал счет. Стрикланд проследил за его взглядом и увидел в выставочном зале симпатичную даму неопределенного возраста, стоявшую перед офортами с нерешительно приподнятой в знак приветствия рукой.
– Я бы отказался, – повторил капитан, протягивая официанту подписанный счет. – Тем более на серийной яхте Хайлана. – Он встал, показывая, что ленч закончен.
– Что, если он все же победит? – спросил Стрикланд.
– Тогда мы порадуемся за него. А у вас будет фильм со счастливым концом. В котором буду и я, надеюсь. От лица нашего клуба. Тогда я буду говорить о гонке, вот увидите. И все мы заживем припеваючи.
Капитан повернулся и пружинистым шагом направился в выставочный зал.
– Дорогая леди, – проникновенным голосом пропел он ожидавшей его женщине, – ну разве не ужасный был ленч? А как наши друзья из «Городской лиги»?
Стрикланд, не дослушав долетавших до него излияний, покинул клуб. Шагая через парк, залитый ярким весенним солнцем, он задумался о личности капитана. Риггз-Бауэн, несомненно, изворотливый, высокомерный, подлый и самоуверенный политик. «Мой предмет», – решил Стрикланд. Но для фильма ему ничего пока не удалось заполучить.
На его пути оказалась детская площадка «Мама-гусыня», и он не раздумывая направился к ней. Однажды он набрел здесь на любопытную няню, и теперь, движимый этим воспоминанием, захотел взглянуть на гуляющих здесь нянь и молодых мам, еще не вполне понимая, зачем это нужно ему.
У недействующего фонтана пожилая дама бросала крошки голубям. Когда Стрикланд проходил мимо, с качелей соскочил малец и что есть мочи понесся к фонтану, распугивая птиц. Когда стая уселась, малыш вспугнул ее вновь, и теперь птицы взлетели и пошли по кругу над площадкой. Чувство, которое испытывал Стрикланд от их полета и порхания крыльев над головой, нельзя было выразить словами. «В этом есть какая-то несказанная правда», – думал он. Центральная Америка. Впервые за последнее время он вновь ощутил в себе способность взяться за монтаж фильма.
17
Он назвал яхту «Нона» в честь лодки своего отца. Его же отец назвал так свою лодку в честь шлюпа, который вывела в Ирландское море Хилари Беллок. После «Ноны» отец приобрел шхуну на двадцать четыре фута и ничтоже сумняшеся окрестил ее «Дон Жуан». Это была та самая шхуна, которая подвела Шелли в заливе Спезиа. У Шелли она была гончей, раздетой донага, чтобы выжать всю скорость. Он и его команда погибли во время преследования, еще до того как их взяли на абордаж. В тот раз лодка не смогла проявить свои великолепные ходовые качества, ибо ее паруса ловили лишь жалкое подобие западного ветра. Отец Брауна, когда был в ударе, мог часами читать по памяти длинные куски из Ветхого завета. Но шхуну Шелли, как предполагал Браун, он знал еще лучше, чем библейские стихи.
Как только началось лето, он стал проводить ночи на верфи острова Статен, ночуя в одном из уже отстроенных отсеков «Ноны». Он хотел испытать ее жилое пространство и привыкнуть к нему. Каждый вечер в глухом конце улицы, выходившем на обрывистый берег, собирались подростки и пили пиво, а иногда покуривали марихуану. Браун лежал на своей походной койке и слушал их непристойно дикий смех, разносящийся над бухтой. Поздно ночью появлялись курильщики кокаина и принимались гоготать и завывать, словно какие-нибудь ночные создания в джунглях. Он не привык находиться среди людского смеха. Иногда он включал радио, чтобы заглушить эти звуки. Некоторое время спустя ему стало доставлять удовольствие одинокое пребывание в ночи на окраине города с его вечным разноголосьем. Это была своего рода подготовка к новой и таинственной жизни.
Из музыки Браун всегда предпочитал джазовые мелодии и блюзы довоенной поры. Он отыскал станцию, которая передавала их несколько раз в неделю, и иногда всю ночь напролет слушал Расса Коламбо, Бадди Боуэна или Бесси Смит. Он даже начал записывать программы радиопередач, стараясь не пропустить ничего, что могло бы усладить его слух. Иная музыка вызывала у него воспоминания о детстве, родном доме, об отце. Отец любил Вагнера и Элгара, чье имя неизменно произносил с его полным дворянским титулом.
Днем «Нону» затаскивали на подставки для переоборудования. Работы велись под небрежным руководством Фанелли или Кроуфорда. Отношения Брауна с этими двумя установились корректные, но с примесью какой-то неловкости. Они всячески давали понять, что не забыли его неурочный вояж по Киллу. А он был с ними то неуверенно застенчив, то назойливо придирался к каждой мелочи. Он понимал свою непоследовательность, но ничего не мог с собой поделать.
Несмотря на трения, Браун проводил на верфи все больше времени. Особенно ему нравилось бывать здесь ночами. Глядя из рубки «Ноны» на огни Манхэттена по другую сторону гавани, он уносился мыслями в прошлое, когда он был ребенком. С тех давних пор горизонт утратил что-то из своего прежнего очарования. Выросшие здесь грубые квадратные сооружения закрывали своими светящимися контурами часть величественно высившихся башен. Но он помнил, как стоял на палубе статенского парома, держась за руку отца, и разглядывал остроконечные вершины Уолл-стрит, светившиеся в воздухе, словно шпили соборов.
Скорее всего, это было летом, в выходной день отца, значит, в среду. И отец был слегка навеселе.
– Американская мечта, сын, – повторял он.
Казалось, он смеялся и плакал одновременно, так, во всяком случае, звучал его голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135