– Это старое радио, Памела. Голос принадлежит мне. Женщина – моя покойная мать.
– Что? – вырвалось у нее.
Он вдруг устал от этой затеи. На самом деле идея была не такой уж блестящей. Только идиот мог предположить в ней подходящую слушательницу. Он остановил запись.
– Она была сделана в старой студии чуть севернее Нью-Амстердама, – устало пояснил он. – Всего в к… к… квартале отсюда. Мы с матерью были нищими и побирались на улицах. Это было «Шоу Макса Льюиса». Люди звонили во время передачи и предлагали нам кто доллар, кто пару.
Она смотрела на него с отвисшей челюстью.
– Что мне еще сказать тебе? Все это происходило, когда тебя еще не было на свете.
– Но это же потрясающе, Стрикланд. Ты и твоя мама, да?
– Я и моя мама.
– Это так прелестно. Вы двое на радио. Кто бы мог подумать, что у тебя была мать?
– Знаешь, Памела, – сказал Стрикланд, – есть такая старая театральная поговорка: легче умереть, чем сыграть комедию.
Она уставилась на него.
– Это угроза! – Она, похоже, была довольна. – Ты угрожаешь мне.
– Чепуха.
– Я не боюсь тебя, ты знаешь.
– Да, я знаю.
– Ты правда намерен сделать картину, где буду только я?
– Да, – подтвердил он, запасаясь терпением. – Это будет мое следующее детище.
– Где буду только я? Дальние планы? Крупные планы? И ничего, кроме меня?
– Они назовут ее «Памела».
– Это звучит авангардистски.
Стрикланд скромно пожал плечами.
– Я не знаю, – колебалась она. – Я не знаю, что делать. Можно, я посмотрю свои фрагменты?
– Я думал, что тебе н… н… надо идти.
– Ну пожалуйста, – взмолилась она, и ему не оставалось ничего другого, как поставить подборку отходов от монтажа «Изнанки жизни», созданную специально для ее созерцания. Он оставил ее в кабинете наблюдать себя на «стинбеке».
Вернувшись на свой жилой чердак, он сбросил ботинки и рухнул в кровать. Из монтажной, где Памела смотрела себя в фильме, доносились визги и возгласы, перемежаемые громкими стонами, которые, достигнув пика, переходили в сплошное завывание.
«Интересно, – думал Стрикланд, – а можно ли вообще сделать еще одну документальную картину на одной Памеле». Ему всегда хотелось попробовать снять такой фильм – об одном человеке. «С ней, – подумал он, – это будет нелегко. Как продраться сквозь эти полчища слов с жестами и обнаружить блестящего зверька внутри? Как вытащить его, оглушенного и дрожащего, на свет Божий? Но зато какой бесценный урок получит мир, взглянув на то, что таит в себе лишенный воздуха внутренний мир всего лишь одной конкретной проститутки. Это будет похлеще, чем ваши фильмы о кладбищах для любимых кошек. Не Меньшим будет смущение при виде того, что кишит в ее черепной коробке. Тени этого лягут на ее приятное лицо и станут видны всем».
Но его могут обвинить в том, что он повторяется. «Опять проститутки». Ведь чаще всего они не понимают того, что смотрят.
Тяжелые раздумья Стрикланда уступили место такой же тяжелой дреме. Вскоре он очнулся и увидел в своем жилище Памелу. Она стояла у окна, приблизив лицо к стеклу. В небе над Нью-Йорком занимался рассвет. В слабом утреннем сиянии на ее лице трепетало по-детски чистое выражение. «Она стоит там, – подумал он, – и смотрит на мир так, словно надеется, что утренний свет спасет ее». Игра света и тени на ее лице делала его еще более преисполненным надежды и ожидания. Зрелище было захватывающим, и он подумал о том, как бы пригвоздить его в кадре.
Памела обернулась и поймала его взгляд.
– Посмотри, – попросила она, – это рассвет. Нельзя ли немного музыки?
Он посмотрел на нее и промолчал.
– Мне холодно, – пожаловалась она – Можно я сяду на кровать?
– Нет, – ответил он. – И тебе вовсе не холодно.
– Ох, – вздохнула она, – какая же ты крыса, Стрикланд.
Перед ним вновь было испещренное прожилками лицо наркоманки с той самой отрешенной, мерзкой и деревянной улыбкой во весь рот. Но сквозь него все равно проглядывало подлинное отчаяние. Проститутка утром, с вожделением взирающая на постель.
– Ты крыса, Рон. – Она играла в игрушки. – Неужели ты не подойдешь и не возьмешь меня за руку?
– Памела, куколка, что ты хочешь от меня?
– Я хочу, чтобы кто-нибудь взял меня за руку, – объявила она.
«Нет сомнений, что ей этого хочется», – подумал он. Глаза ее зияли пустотой, и вся она казалась печальной и потерянной в своей беззащитности. Таким уж для нее было это время суток.
– Дай мне отдохнуть, – попросил он.
5
Браун провел вторую половину воскресного дня на работе, за чтением, среди привычного беспорядка своего кабинета. Он был вторым лицом в местном отделении брокерской компании и его главным сочинителем; все, что требовалось фирме в прозе от рекламных буклетов до писем с требованием уплаты долга, выходило из-под пера Брауна. Он писал тексты к рекламным видеороликам, и сам снимался в них. Он также представлял фирму на выставках и морских салонах по всей стране. Ему платили более высокую зарплату, чем другим брокерам, правда, он получал меньше комиссионных. Тем не менее Брауна не оставляло беспокойство: он опасался, что в один прекрасный день руководство компании сочтет его услуги излишними.
Сейчас он читал книгу капитана Джона Вуда «К истокам Оксуса» 1920 года издания, впервые увидевшую свет в Лондоне еще в 1875 году. Он был полностью поглощен ею.
Ранним утром следующего дня его автомобиль был первым на стоянке представительства «Алтан» недалеко от Зунда. В витрине демонстрационного зала была выставлена до блеска надраенная шестидесятифутовая моторная яхта. Браун открыл своим ключом входную дверь офиса и прошел к себе в кабинет.
Управляющий отделением Росс должен был появиться только к полудню, и Брауну пришлось заняться его делами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135