Эта новость, похоже, расстроила ее. Когда они поднялись в студию, она все еще продолжала дуться. Наконец она сказала:
– Ох, Ронни, я так хочу поехать в Финляндию.
– Не называй меня Ронни.
– Стрикланд, – быстро поправилась она. – Мы могли бы чертовски весело провести там время.
Она растянулась на его кровати. Стрикланд в другой комнате составлял список аппаратуры, которую необходимо было взять с собой.
– Тебе не понравится в Финляндии, Памела.
– Ну уж нет, обязательно понравится, – ответила она. – Я обожаю эту страну.
– Чепуха, – отмахнулся он.
Вернувшись в спальню, он увидел, что глаза ее полны слез, а губы гневно поджаты.
– Не глупи. Тебе нечего делать в такой стране, как Финляндия, – втолковывал он ей. – Ты будешь чувствовать себя там… неловко.
– Не буду, – упорствовала она.
– Ладно. – Он присел рядом. – Ты хочешь съездить на острова, не так ли? Мауи? Аруба? Ты хочешь услышать шум моря и ощутить солнце на своих золотых волосах, верно? Поэтому забудь о Финляндии.
– Пожалуйста, – канючила она, – пожалуйста, ну пожалуйста.
– О'кей, – остановил ее Стрикланд. – Только если ты сумеешь поехать даром.
Предложение ее нисколько не обрадовало.
– Ты же знаешь, что я не могу позволить себе этого, – произнесла она с горечью. – Как я могу разъезжать даром?
– Памела. – Терпение Стрикланда было на исходе. – Я не могу посадить тебя на свою кредитную карточку, чтобы ты тикала на ней, как какой-нибудь сумасшедший счетчик в такси. Тем более что на самом деле тебе не хочется в Финляндию.
– Нет, хочется, – не отступала она. – И ты можешь оплатить все расходы. Если ты собираешься делать фильм обо мне, почему бы не начать его с Финляндии?
Стрикланд пожалел, что эта ее хорошо сыгранная ярость не попадет на пленку. Он вдруг развеселился и сделался снисходительным.
– Послушай, крошка: – Он сел на кровать рядом с ней и взял ее за руку. – Тебе же не хочется ехать в Финляндию. Это страна белых ночей. Там стаями бродят волки. Люди сходят с ума от холода и темноты.
Она зажмурила глаза и сжала руки в кулаки.
– Я буду просто в восторге от нее! – выкрикнула она. – Потому что там все так дико и интересно!
– Об этом не может быть речи! – Момент его снисходительности прошел.
Памела разразилась плачем. Спустив ноги с постели, она медленно сползла на пол и, свернувшись калачиком, рыдала так, как будто у нее вот-вот разорвется сердце. Стрикланд лег на живот, дотянулся до нее и стал гладить по голове. Но смотрел он при этом в окно, туда, где горели огни ночного города.
– Ну хватит, хватит, – нежно приговаривал он. – Ты же понимаешь, что Финляндия здесь ни при чем.
Памела жалобно застонала.
– Это твоя жизнь, Памела. Она у тебя в полном беспорядке. В ней нет стержня.
– Я знаю, – прошептала она.
– Когда ты заглядываешь в глубь своей души, что ты видишь там?
– Я не знаю.
Вдумавшись в то, что она сказала, он содрогнулся.
– Вглядись, Памела. Что там?
«Детское неприятие, – подумал он. – Третий мир ума, переполненный пресмыкающимися и лихорадкой». С теми, кто знал, как смотреть, ему почти удавалось зафиксировать этот мир на пленке.
– Там нет ничего, – упорствовала она. – Только я. Когда она перестала плакать, он позволил ей втянуть «дорожку» порошка и посадил в такси. Отъезжая, она повернула к нему свое бледное миловидное лицо и смотрела через заднее стекло автомобиля. Пока он был рядом, она ничего не сказала водителю, так что он понятия не имел, куда она направляется.
Поднявшись к себе, Стрикланд сел за «стинбек» и уставился в его темный монитор. Он безо всяких сожалений остался в одиночестве. Только так он и мог делать дело, а когда он был занят им, никакого одиночества не существовало. Он погружался в тишину, где только и могло разыграться его воображение Толпа, птицы, смятение – все это оставалось во внешнем мире, где у него не было серьезных привязанностей. В том отравленном воздухе слова были для него камнями преткновения, здесь же они вытанцовывались с необычайной легкостью. Там были те, кто доверял ему по причине его заикания, словно считая это гарантией честности, а были и поглупее первых, относившиеся к нему снисходительно, как к недоумку. Его дефект, похоже, поощрял в людях хвастовство и нескромность. Он обратил на это внимание еще в детстве.
Но приходилось признать, что все эти недели после возвращения из Центральной Америки он временами испытывал какую-то неуверенность. Она возникала неизвестно откуда, заставляя сомневаться в отснятом материале и настороженно относиться к странному предложению Хайлана. Пожалуй, с самого детства он не испытывал этого отвратительного дрожания поджилок, этого трепета правой руки, всегда такой твердой. Но как знакомо и мгновенно узнаваемо было это чувство, несмотря на миновавшее время. Он полагал, что его не избежал никто. Наверное, еще и потому, что со временем ты узнаешь чересчур много…
Неожиданно ему захотелось услышать запись той радиобеседы, в которой он участвовал вместе с матерью в пятидесятых годах. Он взял бобину и перевернул ее. Сейчас он недоумевал: что заставило его дать послушать ее Памеле? Что он хотел доказать?
Стрикланд отложил бобину в сторону и, захватив из холодильника банку пива, подошел к огромному круглому окну, чтобы выкурить сигарету. «Предложение Хайлана не такая уж плохая штука», – решил он. Оно позволит центральноамериканскому материалу отлежаться, а затем уж он примется не спеша монтировать его. Да, предложение это было просто интересным. И люди, связанные с ним, были такие же, как все другие. Странники. Лунатики.
Двумя днями позднее Стрикланд получил удостоверение сотрудника пресс-службы Хайлана и набор аккредитивов туристического агентства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135