Адон Агенор потрепал Охотника по плечу:
- Говорят, ты глотаешь камни, чтобы ветер не сдул тебя с палубы?
Моряк с кистью в руке поскользнулся на свежевыкрашенной плахе и с
шумом шлепнулся.
- Это Саркатр, - сказал адон Агенор, - узнаю по звуку: всегда громко
падает.
- Ну если Фага брякнется, зажимай уши, - засмеялся Анад, - пойдет
такой треск, что весь Левкос-Лимен помрет со страху.
Саркатр, недовольно хмурясь, разглядывал собственный бок, запачканный
в ярко-желтую краску. Это был далеко не молодой плотный финикиец с густой
проседью в темных волосах и бороде.
Повар Фага, человек очень подвижной, несмотря на чрезмерную полноту,
поздоровался с кормчим и Астартом и, вытащив из ножен устрашающих размеров
нож, ни слова не говоря, принялся соскребать с Саркатра густой слой
краски.
Еще несколько матросов работали со снастями и обивали медью концы
длинного рея. Под лучами солнца на досках пузырилась смола. Астарт
подцепил на палец янтарную каплю и удивился:
- Не кедр?!
- Нет, Местная акация. Здесь на берегах Нижнего моря, как зовут
северяне, и кедровой щепки не найти.
- У Альбатроса суда тоже из акации?
- Что ты? Альбатрос есть Альбатрос. Его суда из вавилонского кипариса
и индийского тика. Из тика - хорошие суда, крепкие, но плавать на них -
одно проклятье: каждая заноза вызывает нарыв.
- Я слышал, что часто мореходы называют это море Красным. Отчего?
Кормчий пожал плечами.
- Может, оттого, что море окружено пустынями. Пустыни египтяне именую
"красными землями". Ты ведь говоришь на их языке? А может, оттого, что
весь западный берег заселен племенами с такой же красной кожей, как у
египтян.
- Адон Агенор, кто вчера пел, когда...
Кормчий странно посмотрел на Астарта и, перебив его, крикнул
матросам, что на сегодня работа закончена: надвигался знойный полдень.
Затем все забрались под растянутый на кольях парус. Фага с помощью Анада
разложил на циновках жареное мясо, фрукты, пшеничные лепешки. Объемистую
амфору с вином выудили из-под днища корабля. Кормчий представил экипажу
Астарта, и тот скупо рассказал о себе. Люди слушали его внимательно, и
Астарт видел по их лицам, что они догадываются о его недомолвках.
И вдруг его осенило: к нему здесь так внимательны, потому что каждый
из них имеет свои счеты с жизнью. И его, Астарта, поступки близки им по
духу. Близки и адону Агенору, и грустному скомороху-охотнику, и
загадочному Саркатру, чьи изнеженные, нервно подрагивающие пальцы совсем
не похожи на пальцы трудяги-морехода, и неуклюжему забавному Фаге, и всем
сидящим здесь.
- Ну, все свободны до завтра, - произнес кормчий, поднимаясь с
циновки. - Астарт, твое место в трюме, такова воля Альбатроса. Не забудь
надеть на руки цепь.

Астарт лежал на голых досках в трюме. В квадрате люка - ослепительный
клочок неба. По обшивке шуршали невидимые тараканы. Ему было странно
чувствовать в трюме иной запах, не кедровый, знакомый каждому мореходу с
детства.
Заскрипели сходни. "Ахтой, наверное", - подумал Астарт. По ступеням
осторожно спускалась женщина с рогатым систром в руках.
- Темно как! - по-египетски сказала она, и голос ее показался
знакомым.
- Тебя прислал адон Агенор? - равнодушно спросил Астарт.
- Да, но я тебя не вижу.
- Передай ему мою благодарность. Уходи.
- Ты меня принял за рабыню? - Она засмеялась. - Я жена Агенора.
Астарт вмиг очутился на ногах.
- Прости мою грубость, госпожа.
- Теперь ты меня не прогонишь?
- Ты здесь хозяйка. Но зачем понадобилось приходить сюда? В такую
жару?
Женщина села на ступеньку. Свет падал на ее львиноподобную прическу,
перехваченную золотистым шнурком с кисточкой над переносицей. Узкая
полоска белого шелка не скрывала медно-красную округлость плеч. Длинные
ресницы прятали в своей тени почти все лицо женщины.
- Мой муж и господин сказал: тебе понравилась моя песня.
- Так это ты пела? Боги... почему по-египетски?!
- Это египетская песня.
- Нет!
- Почему ты кричишь? Стих этот - из древних папирусов, а мелодию
сложили совсем недавно, лет десять тому назад в абидосском храме богини
Хатор.
Она запела с середины песни:
Хоть в Сирию меня плетьми гоните...
Астарт спустился на пол у самой кромки света. Женщина продолжала петь
без слов. И вдруг замолчала.
Тихо шуршали тараканы. Женщина боялась нарушить тишину.
Астарт беззвучно рыдал, опустив голову. Женщина растерялась. Такой
мужественный с виду мореход, и вдруг...
Страшное зрелище - мужские слезы. Чужая боль передалась египтянке.
Она отбросила систр, прижала голову Астарта к своей груди, готовая тоже
разрыдаться.
- Зачем же так? - шептала она, поглаживая, как мать, его волосы, -
все приходит и уходит, и нельзя оставлять горечь в сердце. Ты ведь молод,
и твоя любовь вся в будущем. Любая женщина будет счастлива, если ты ее
полюбишь. Ты должен радоваться жизни...
Астарт слышал ее шепот, стук чужого сердца, чувствовал прикосновение
ее рук. И вдруг ему захотелось увидеть ее глаза. Он повернул ее к свету.
- Нет. То были совсем другие глаза: овальные, казалось, заполняющие
чуть ли не пол-лица, - глаза египетской женщины.
- Спасибо, госпожа. Еще никто на свете, кроме нее, не мог так...
Она постаралась перевести разговор на другое, и Астарт пошел ей
навстречу.
- Я видела тебя вчера. И я хочу, чтоб ты любил моего мужа и
господина. Он хороший человек, но безрассуден.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92