Сопоставить их
с документами видессианских историков будет весьма любопытно, ты не
находишь?
Каким бы ни был ответ Марка, грек не стал его дожидаться.

Весь превратившись во внимание, трибун стоял справа от императорского
трона. В этой церемонии почетное место занимал Бальзамон, сидевший рядом с
Императором. Каким-то образом духовному отцу Видессоса даже в богатых
одеждах из голубого шелка, расшитого золотыми нитями, удавалось выглядеть
сущим бродягой. Темная, пронизанная серебром борода не добавляла патриарху
величия, беспорядочно спускаясь на грудь, она скрывала вышитый жемчугом
воротник.
Слева от Императора стояла Алипия Гавра, одетая настолько скромно,
насколько это позволял протокол церемонии. Скаурус не видел ее уже больше
двух недель с той памятной встречи в дворцовом парке; дважды он просил об
аудиенции и дважды не получал никакого ответа. Он почти боялся встретиться
с принцессой глазами, но та кивнула ему.
Комитта Рангаве, не имевшая официального статуса жены, вынуждена была
стоять в толпе придворных у длинной колоннады Тронного зала. В этом море
жирных лиц ее худое, хищно-красивое лицо выделялось, как голова сокола
среди стаи голубей.
Увидев римлянина, она быстро метнула взгляд в сторону, желая отыскать
Виридовикса, и Марк порадовался, что того нет рядом.
Легкий шум ожидания наполнял зал. Великие ворота, закрытые после того
как придворные собрались, медленно раскрылись, и в проеме показался
высокий мужчина. Его силуэт четко вырисовывался на фоне яркого солнечного
света, хлынувшего в зал из парка. Широкие уверенные шаги его казались
неуместными здесь, чуждыми этому залу, привыкшему к мягкой поступи
чиновников и скользящей походке евнухов. Тарон Леймокер был одет в чистую
одежду, висевшую на нем, как на вешалке: за время заключения он сильно
похудел. Несколько дней свободы не успели еще согнать с лица бывшего
адмирала серую бледность, появившуюся за долгие месяцы вдали от солнечного
света. Чисто вымытые волосы и борода все еще не были подстрижены. Скаурус
слыхал, что он отказался от услуг цирюльника, заявив: "Пусть Гаврас увидит
меня таким, каким я был". Больше, насколько знал трибун, Леймокеру пока ни
от чего отказываться не пришлось - ни одного соглашения заключено не было.
Бывший адмирал подошел к императорскому трону, остановился и взглянул
прямо в лицо Туризину. При видессианском дворе, где этикет имел такое
огромное значение, подобный взгляд был верхом грубости. Марк услышал, как
в абсолютной тишине трещат факелы. Затем медленно, исполненный
достоинства, Леймокер распростерся перед своим сувереном.
- Поднимись, поднимись, - нетерпеливо сказал Туризин. В этом тоже
было грубейшее нарушение этикета - для таких случаев существовали
определенные, заранее предписанные формулы, и пренебрежение ими повергло
придворных в отчаяние.
Леймокер поднялся.
Император заговорил, и каждое слово отдавало привкусом горечи:
- Я снимаю с тебя обвинение в заговоре против нашей особы. Все твои
имения, состояние и права снова возвращаются тебе.
В толпе придворных послышался глубокий вздох. Леймокер снова начал
опускаться на колени, но Туризин остановил его движением руки.
- Надеюсь, мы придем к соглашению, - начал он, скорее как торговец,
приступающий к заключению трудной сделки, чем как Автократор видессиан;
Леймокер подался вперед. - Что ты скажешь о том, чтобы поступить ко мне на
службу в качестве дрангариоса моего флота и выступить против Бурафоса и
Ономагулоса?
Марк отметил про себя, что императорское "мы" тут же исчезло из речи
Туризина.
- Почему же к тебе, а не к ним?
Тюрьма не отучила Леймокера от его прямоты. Придворные отшатнулись,
услышав столь ясную и смелую речь, болезненно резанувшую их слух. Но
Император казался довольным, и ответ его был таким же прямым:
- Потому что я не тот человек, который нанимает на службу убийц.
- Нет, вместо этого ты бросаешь невинных людей в тюрьму.
Толстый церемониймейстер, стоящий среди высших придворных, побелел и,
казалось, был близок к обмороку. Туризин сидел с каменным, непроницаемым
лицом и, скрестив руки на груди, ждал окончательного ответа. Наконец
Леймокер склонил голову, спутанные светлые волосы закрыли его лицо.
- Великолепно! - выдохнул Туризин. Теперь он был похож на игрока,
выбросившего "солнца". Он кивнул Бальзамону. - Патриарх благословит твою
клятву верности.
Он едва не замурлыкал: для такого религиозного человека, как Тарон
Леймокер, подобная клятва была бы крепче, чем железные кандалы. Бальзамон
шагнул вперед и вытащил из кармана своего широкого плаща маленькую книгу
священного писания Фоса. Но дрангариос отмахнулся от него; голос моряка,
привыкший перекрикивать шум ветра, заполнил зал:
- Нет, Гаврас, я не стану присягать тебе.
На мгновение все замерли. Взгляд Императора стал жестким и холодным.
- А что же тогда, Леймокер? - спросил он, и голос его звучал опасно.
- Ты думаешь, мне хватит одного твоего согласия?
В тоне Туризина слышалась насмешка, но адмирал ответил ему вполне
серьезно:
- Да, клянусь Фосом, иначе чего же стоит твое прощение? Я буду
служить тебе, я буду твоим человеком, но не твоей собакой. Если ты не
доверяешь мне, не застегнув на моей шее ошейник с шипами клятвы, тогда
лучше брось меня назад в тюрьму и прокляни навеки.
Леймокер замолчал, ожидая решения Гавраса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141