Счастье Гуделеса, что рядом нет Комитты Рангаве, она уже
разогревала бы щипцы для пыток, подумал трибун.
Туризин, однако, сохранял спокойствие. Будучи прирожденным воином, он
все же кое-что смыслил в интригах - годы, проведенные в столице, научили
его ловкости и придворным хитростям.
- Значит, ты не признаешь меня Автократором? спокойно спросил он
Гуделеса.
- К сожалению, нет, мой повелитель, - ответил тот с полупоклоном. -
Не делает этого и мой господин.
Посол смотрел на Туризина так, словно они вели поединок с саблями в
руках.
- Значит, я просто проклятый мятежник?
Гуделес развел свои мягкие руки и виновато пожал плечами.
- Клянусь измазанной в дерьме бородой Скотоса, - возвысил голос
Туризин, - почему же тогда твой великодушный господин, - он произнес это
слово как ругательство, - все еще величает меня Севастократором? Это что,
взятка? Он дает мне титул, зная, что титул этот ничего не стоит? Скажи
своему драгоценному Сфранцезу, что меня так дешево не купишь.
Посол из столицы был явно обижен грубостью Гавраса.
- Я боюсь, что вы не все понимаете, мой господин. Почему вы не хотите
оставаться Севастократором? Титул этот принадлежит вам сейчас по праву,
как и во времена правления вашего горько оплакиваемого брата. Вы все еще
остаетесь ближайшим родственником императорской семьи.
Туризин уставился на посла так, словно тот начал говорить на чужом
языке.
- Ты, кажется, вовсе свихнулся? Сфранцезы не принадлежат к моей
семье. Я не смешивал свою кровь с кровью шакалов.
И снова Гуделес сделал вид, что не слышит оскорбления:
- Неужели Ваше Величество еще ничего не знает? Как медленно доходят
новости до этих отдаленных провинций!
- О чем ты бормочешь? - грозно спросил Гаврас, но в голосе его
прозвучали тревожные нотки.
Он растерялся, и Гуделес нанес решающий, точно рассчитанный удар:
- Конечно же, Автократор окажет вам всевозможные знаки почтения и
отнесется как к родному отцу, ведь вы замените ему покойного Маврикиоса.
Прошло уже больше месяца с тех пор, как мой господин Ортайяс и Алипия
Гавра обвенчались.
Туризин побелел как мел и низким от ярости голосом рявкнул:
- Убирайся отсюда, пока жив!
Гуделес и его охранники, позабыв про церемонии, прыгнули на коней и в
страхе умчались прочь.

- Теперь Ортайясу придется изучать другую книгу, - ядовито заметил
старший центурион. - Хотя если прежняя не превратила его в полководца, то
новая вряд ли научит, что ему надлежит делать с женой в постели.
Вспомнив том военных мемуаров, который Сфранцез постоянно таскал под
мышкой, Марк улыбнулся. Но позднее, в своей палатке, оставшись наедине с
Хелвис, он взорвался:
- До чего же это грязно! Такая свадьба - все равно что насилие.
Бедная Алипия! Соединиться с семьей, которую так ненавидел ее отец!
- Почему тебя это задевает? - спросила Хелвис. Она была уже на
последнем месяце беременности, двигалась с трудом и часто вспыхивала по
пустякам. Следуя своей горькой женской логике, она сказала:
- Разве не правда, что мы всего лишь пешки в борьбе за власть? И если
исключить политику, какое тебе дело до Алипии Гавры?
- Мне жаль ее, - пробормотал трибун. - Тем более что свадьба эта,
добровольная или насильная, отнимает у Туризина поддержку, которая ему так
необходима для борьбы с Ортайясом. Политика грязная штука сама по себе, и
этого довольно.
В чем-то Хелвис, безусловно, была права. Гнев Марка вспыхнул по
причинам скорее личным, чем политическими.
- Я знал о ней немного, но она всегда казалась мне хорошей девушкой,
- признался он.
- Какое отношение это имеет к ценам на рыбу? - поинтересовалась
Хелвис. - С того дня, как ты попал в Видессос, правила игры были тебе
известны, и ты, не могу отрицать, играл хорошо. Но в этой игре не остается
места для личных чувств.
Скаурус моргнул, услышав такое своеобразное описание своей карьеры на
новой родине. В Видессосе интрига была естественной, как дыхание, избежать
ее было невозможно, если человек хотел подняться по служебной лестнице. Но
Алипия Гавра не должна была стать жертвой стечения обстоятельств. За
холодностью, приобретенной за время жизни во дворце, и спокойствием, с
которым она смотрела на мир, трибун чувствовал хрупкость и нежность и
боялся, что ненавистная свадьба оставит в ее душе глубокие шрамы.
Представив себе, как ее, беззащитную и несчастную, тащат в постель
Ортайяса, трибун стиснул зубы. А теперь, спросил он себя, должен ли я
сказать все это Хелвис - или лучше ничего не говорить, чтобы не возникало
никаких подозрений? Не найдя другого выхода, он промолчал.

Крики часового разбудили Скауруса на заре. Он встал, пошатываясь,
набросил на плечи тяжелый шерстяной плащ и поспешил узнать, что случилось.
Возле укреплений с мечом в руке стоял Гай Филипп. На нем была набедренная
повязка, сандалии и шлем. Марк взглянул туда, куда указывал ему пальцем
ветеран: далеко на востоке было заметно движение каких-то силуэтов на фоне
бледного неба.
- Отгадай с двух раз, что это такое, - предложил старший центурион.
- Обойдусь и одним. Армию я узнаю с первого взгляда. Это
доказательство того, что Ортайяс уважает Туризина, как родного отца?
- Можно подумать, это было не ясно с самого начала! - Гай Филипп
окликнул сонных букинаторов. - Вставайте, лентяи! Вставайте, бездельники!
У нас сегодня много работы!
Легионеры выбегали из палаток, застегивая пряжки, подтягивал ремни и
завязки на одежде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141