Он с
распущенными волосами бегал по кораблю и поминутно кричал: «Пали!» Часто
подходил ко мне, шутил, смеялся и, утешая меня, говорил: «Не бойся, я сделаю,
что нас услышат и подадут нам помощь».
Наконец, после ужасных часов бесконечной ночи рассветает день. Мы видим
себя в двух или менее верстах подле шведского берега. Мнимый остров Борн
гольм был мыс сего берега. Погрешность в счислении действительно оказал
ась, но только с той еще ошибкою, что штурман полагал настоящее место кора
бля далее от берегов, нежели счисляемый на карте пункт, а оно, напротив тог
о, было ближе, а потому для избежания опасности надлежало бы не от Борнгол
ьма к ним, но от них к Борнгольму придержаться, то есть сделать противное т
ому, что мы, по несчастию, сделали
Если корабль, приближаясь ночью к берегам,
до того запутается в счислении, что не будет знать своего места, в таком сл
учае благоразумие заставляет лечь в дрейф и дождаться рассвета: ибо лучш
е потерять ночь хода, чем подвергать себя гибели.
.
Настало утро. Мы узнали место пребывания своего, но положение наше нимал
о не сделалось через то лучше. Ветер дул тот же и столь же крепкий. Сила уда
ров не уменьшалась. Корабль наш приходил в худшее состояние, и сокрушени
е оного становилось через несколько часов неминуемым. Внутри оного царс
твовали смятение и страх. Капитан заперся в каюте и не выходил из нее. Лейт
енант W был почти в исступлении ума. Он лежал в постеле своей и беспрестанн
о повторял: «Я виноват. Я погубил».
Оставались действующими лицами кадетский капитан и лейтенант М., которы
е оба, а особливо первый из них, сохранили в себе отличное присутствие дух
а и не переставали обо всем пещись. Капитан, созвал к себе офицеров, урядни
ков и несколько человек из старших матросов для совета (консилиума), на ко
тором положено было следующее: «Как нет никакой надежды к спасению кораб
ля (ибо он при столь сильных ударах через несколько часов должен сокруши
ться), то остается только помышлять о спасении людей; для сего приступить
немедленно к выпусканию каната, дабы сила ветра могла беспрепятственно
двигать корабль ближе к берегу. Но как, вероятно, глубина станет по мере то
го уменьшаться и корабль остановится, в таком случае стараться всеми сре
дствами облегчать его, а именно: сталкивать и выбрасывать пушки и все бол
ьшие тяжести в воду, рубить помосты, пояса, доски, связывая их веревками вм
есте, дабы в то время, когда корабль погибать начнет, люди на сих плотах мо
гли спасаться».
Тотчас приступают к исполнению того, что положено в совете. Сперва хотят
столкнуть за борт несколько пушек, но лейтенант М. возражает против сего,
представляя опасность, что корабль о самые сии пушки, когда они упадут по
дле него на дно моря, может быть проломлен. И так отступают от сего намерен
ия и велят только выпускать канат. Корабль, не удерживаемый более якорем
и после всякого удара подъемлемый волной, сходит с места своего и силою в
етра двигается по земле. Едва перешел он 40 или 50 сажен, как меряющий на корм
е глубину подштурман закричал: «Воды под кораблем три с половиной сажени
!» Слова сии произвели неописанную радость. «Полсажени прибавилось!» пов
торили все. Вскоре потом закричал он опять: «Четыре сажени!», и вслед затем
опять: «Четыре с половиной сажени!» Каждое восклицание было как бы некий
благодатный глас, отсрочивающий нашу погибель. Все закричали тотчас: «По
ложить якорь! Положить якорь!»
Действительно, якорь в ту же минуту был брошен, и корабль, став на вольной
воде, перестал ударяться о землю. Восторг наш в первые минуты был чрезвыч
айный: мы обнимались, целовались, плакали от радости, поздравляли друг др
уга, но вскоре оный весьма уменьшился. Размышление, что мы без мачт, без ру
ля, что корабль наш течет, что, вероятно, глубина эта есть небольшая, окруж
енная мелью яма, из которой нам нельзя будет выйти, что, может быть, якорь н
ас не удержит или что ветер, сделавшись с другой стороны, поворотит кораб
ль и кинет опять на ту мель, с которой он сошел, Ц все сии размышления снов
а погрузили нас в уныние, и наступающая ночь казалась нам столь же страшн
ой, как и прошедшая.
Между тем мы с великим трудом успели спустить шлюпку, с тем чтоб отправит
ь ее на берег для требования помощи. На ней посылался констапель и при нем
два человека солдат с унтер-офицером. Я в это время был внизу корабля в мо
ей каюте. Констапель прибегает ко мне и с восхищением говорит: «Знаешь ли
что? Меня посылают на берег. Поедем со мною: здесь опасно оставаться, а там
мы будем спокойны. Хочешь ли, я скажу капитану, что ты мне надобен?»
Я согласился, и мы пошли вместе, но лишь приходим мы к дверям капитанской к
аюты, как вдруг не знаю отчего родившийся во мне страх переменяет во мне м
ысли. Я останавливаю констапеля и усиленно прошу его: «Ради бога! Не говор
и обо мне капитану: я не хочу ехать». Он удивляется, спрашивает меня: «Что с
тобою сделалось?» Просит, убеждает, говорит: «Эй, ты будешь жалеть о том, да
уж поздно. Через пять минут мы будем на берегу». Но все слова его были тщет
ны: я стоял упорно в моем намерении и просил его убедительно не упоминать
имени моего перед капитаном.
Он вошел в каюту и, получив приказание, вышел оттуда, чтоб сесть в шлюпку, к
оторая стояла уже у борта совсем готовой. Мы приметили в нем великую пере
мену: он был смутен, обыкновенная веселость его исчезла, слезы катились п
о лицу. При сходе с корабля на шлюпку, сказал он: «Прощайте, братцы! Я первый
еду на смерть», и шлюпка отвалила, распустила паруса, понеслась птицей по
морю, ныряет между валами;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39