Все это было сделан
о, и я, простясь с бургомистром и благодаря его за все ко мне ласки, поехал н
а корабль, не имея никакой более надобности возвращаться на берег.
Корабль между тем приготовлялся к походу. На обломки мачт поставлены был
и запасные стеньги (тонкие мачты) с поднятыми на них реями и парусами; вмес
то руля приделан был искусственный, каким по нужде заменяют иногда насто
ящий. Оставалось докончить еще некоторые работы и ожидать благополучно
го ветра. Все больше устрашало нас позднее время (ибо тогда был уже ноябрь
).
Первый мой съезд с корабля, трудная ходьба пешком, нередко ночью и в сырую
погоду по песчаному берегу, частые и далекие в глубокую осень по открыто
му морю переезды с корабля на берег и беспрестанные заботы и хлопоты ока
зали напоследок действия свои: я занемог и в последнее возвращение мое н
а корабль чувствовал уже такой жар, что по приезде принужден был тотчас л
ечь в постель.
На другой день стало мне еще хуже. Корабль был уже совсем готов; вдруг слыш
у я превеликую радость, кричат: «Ветер переменился! Ветер сделался благо
получный!». Подняли тотчас знак, чтоб нанятые суда шли к кораблю. Ожидают и
х с нетерпением (ибо вся надежда спасения состояла в попутном ветре и пот
ому крайне опасались, чтоб его не упустить). Проходит час, другой и третий
Ц суда нейдут. Палят из пушек; дают им знать, чтоб они шли немедленно. Нет, н
е появляются. Наступает вечер; не знаем, что думать. Радость наша превраща
ется в непонятное и грустное удивление.
Ночь проходит в беспокойстве. Поутру, с рассветом дня, поднимают опять зн
ак и возобновляют пальбу из пушек: нет, суда нейдут.
Капитан велел спустить шлюпку и сказать мне, чтоб я ехал на берег узнать о
причине сей медленности судов. Я отвечаю ему, что я не в состоянии, лежу в п
остеле, и не могу встать на ноги. Он велел мне повторить, что необходимость
требует того, и прислал людей поднять меня с постели и отнести на руках. Л
юди подняли меня, принесли к борту, подвязали веревками и опустили на шлю
пку.
По прибытии в город два человека отнесли меня к бургомистру. Он удивился
моему приезду и весьма обо мне сожалел; посадили меня в кресла, обложили п
одушками, и я пересказал ему, зачем прислан. Он велел позвать к себе корабе
льщиков, и по объяснении вышло следующее недоразумение. В договоре, в усл
овии, о деньгах, поставлено было слово deponieren, которое я, не разумея хорошеньк
о, перевел: «заявить бургомистру», а надлежало перевести: «положить за ру
ку». Я понимал так, что остальные две тысячи рублей заплатить дом в Карлсг
амне, заявя только или сказав о том бургомистру, что оные еще не заплачены
; а корабельщики понимали и требовали, чтоб эти! две тысячи оставить в зало
г у бургомистра, и как оные не были оставлены, то суда и не шли, ожидая напер
ед выполнения договора.
Это обстоятельство чрезвычайно меня растревожило. Поправить оное треб
овалось, по крайней мере, еще двои сутки, ибо надлежало привезть от капита
на прошение о займе сих двух тысяч; должно было собраться магистрату и сд
елать свое определение, между тем как корабль всякий час благополучного
ветра упускал со страхом, и состояние мое было такое, что мне от часу стано
вилось хуже. Я просил бургомистра уговорить корабельщиков, что это равно
, здесь ли оставить за руками деньги или там заплатить; что ошибка в перево
де вышла от моего недоразумения слова deponieren, но что сия ошибка не делает для
них никакой разности; напротив, они еще скорее получат свои деньги.
Бургомистр всячески их уговаривал, но они, сидя с важностью и куря табак, н
е хотели согласиться. Спор наш долго продолжался и приводил меня в крайн
ее беспокойство. Напоследок, по истощении всех моих просьб и убеждений, в
ышед из терпения, сказал я бургомистру: это стыдно для шведов не верить ру
сскому военному кораблю в двух тысячах рублях. Если господа корабельщик
и сомневаются в получении оных, то я отдаю им себя в залог; я остаюсь здесь,
покуда они получат свои деньги; и если б капитан не заплатил им и правител
ьство наше не удовлетворило их (чему никак статься невозможно), то отец мо
й, русский дворянин и достаточный человек, меня выкупит. Эти слова, произн
есенные мною с жаром и досадой, поколебали суровую холодность корабельщ
иков. Они взглянули друг на друга, встали, походили по горнице, пробормота
ли нечто между собою и потом подошли сказать, что они соглашаются. Между т
ем настал вечер; я взял с них слово, что они при первом рассвете дня заберу
т больных и, нимало не мешкая, выйдут из гавани.
Оконча таким образом мое посольство, велел я отнести себя на шлюпку, в нам
ерении, невзирая на темноту ночи, ехать на корабль (ибо огонь на нем был ви
ден), но ветер так скрепчал, что бывшие в гавани лодочники не советовали мн
е пускаться. И так я принужден был ночевать у них в будке. Как скоро стало р
ассветать, тотчас поехал, и лишь только успели меня поднять на корабль, ка
к и суда вслед за мною вышли из гавани. Корабль по приближении их снялся с
якоря и отправился в путь.
Плавание наше продолжалось несколько дней, потому что попутный ветер не
долго нам служил и не скоро сделался опять благополучен. В это время боле
знь моя до того усилилась, что я в выздоровлении моем был отчаян. Воображе
ние, что мы не успеем дойти до берега и что меня зашьют в дерюгу и бросят с к
амнем в воду (обыкновенное в море погребение мертвых), меня ужасало. Горяч
ка моя была такого рода, что спирающаяся в груди мокрота меня душила, и чем
легче было днем, тем тяжелее становилось к вечеру, так что всякую ночь про
водил я в беспамятстве, в мечтаниях и бреду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39