По несчастию, за два года перед сим был я болен в кадетской больнице, и под
ле моей кровати лежал товарищ мой кадет, точно в такой горячке, какую в это
время примечал я в себе. Он на моих глазах умер, и подлекарь, бывший тогда п
ри нас, почти при самом начале его болезни предугадал смерть его, сказыва
я, что он болен такой горячкой, от которой редко выздоравливают. Эта мысль
, как скоро я приходил в память, не переставала мне мечтаться и приводить м
еня в уныние.
В одно утро, после весьма тяжелой ночи, стало мне отменно легко, и это прив
ело меня в крайнюю робость: я почти несомненно уверился, что будущую ночь
не переживу.
За мною ходил старик-матрос. Поправляя у меня изголовье и тужа обо мне, он
шепнул мне с усердием на ухо: «Батюшко! Позволь мне положить нечто к тебе п
од головы; авось тебе будет легче». Я спросил: «Что такое?» Он промолчал и с
унул мне под подушку какую-то маленькую рукописную тетрадку. Удары в кол
окол для возвещения полдня напомнили мне о приближении тех часов, в кото
рые обыкновенно становилось мне тяжелее, и я начинал забываться и терять
память. Это напоминание как бы твердило мне: вот уже не больше двух часов
остается тебе размышлять, и если ты теперь ничего не придумаешь, то жизнь
твоя кончится.
Вдруг посреди сего мучительного страха и недоумения представляется мн
е странная мысль: я чувствовал превеликое отвращение к чаю, а особливо, ко
гда уже он несколько простынет; самое это отвращение рождает во мне жела
ние попросить того, что столько мне противно. Я говорю старику-матросу мо
ему: «Принеси мне стакан теплой воды». Лишь только парной запах воды косн
улся моему обонянию, как вдруг вся внутренность моя поворотилась, и я не з
нал более, что со мною делается.
Я не прежде очувствовался, как через несколько часов. Слабость моя была т
ак велика, что я ни одним членом моим пошевельнуться не мог. Однакож некое
внутреннее спокойствие и тишина уверяли меня в великой происшедшей со м
ною перемене. Старик мой рассказал мне, что никакое сильное рвотное не мо
гло бы произвести того действия, какое произвело во мне одно простое под
несение ко рту стакана теплой воды. Силы мои стали от часу прибавляться; я
ночью уснул и поутру мог уже сам ворочаться, а потом и вставать.
Тут скоро пришли мы в Карлсгамн. Нам отвели дом, в котором внизу жил сам хо
зяин, вверху, в одной половине, кадетский капитан с лейтенантом М., а в друг
ой все мы гардемарины, в двух смежных комнатах. Когда я съехал с корабля и,
пришед в теплый покой, сел подле печки, которая топилась, то мне казалось,
что нет никого благополучнее меня на свете, так теплота, здравие и покой д
рагоценны тому, кто давно ими не наслаждался.
Через несколько дней я совсем оправился и мог ходить со двора.
Из Стокгольма, от посланника нашего Остермана, пришло повеление всех нас
, гардемаринов, отправить с капитаном для продолжения наук в Карлскрону,
шведский город и главный корабельный порт, где находился шведский кадет
ский корпус. Дня через три по получении повеления мы отправились.
Корабль наш между тем исправлялся; на нем ставили новые мачты к подводил
и новый киль
Самый нижний брус под кораблем, простирающийся во всю длину его, тол
стый, составленный из многих брусьев, скрепленных между собою толстыми ж
елезными болтами.
, потому что старый от сильных ударов о землю весь истерся. Удивител
ьно было видеть в нем превеликие брусья так измятыми, как мочалы, и железн
ые, толще руки, болты так между собою перевившимися, как склокоченные вол
осы.
Наконец корабль был готов: наступило время отправиться в Россию. Плавани
е наше недолго продолжалось.
Мы пришли в Кронштадт, куда уже морской кадетский корпус, после бывшего п
ожара, переведен был из Петербурга».

Какой хороший офицер пожелает служить на корабле, таким образом управля
емом, как управлялся корабль «Вячеслав»? Оставляя уже без внимания ежеми
нутную опасность, коей подвергались корабль и экипаж его от беспорядочн
ых поступков капитана, даже самая честь каждого из офицеров с благородны
ми чувствами от них страдала. Если б собственный рапорт капитана
Рапорт в государс
твенную Адмиралтейств-коллегию, записанный в корабельном протоколе по
д № 234, 18 октября. (Прим. В. М. Г.)
и письменное признание
Признание, сделанное на бумаге лейтенанто
м и штурманом в перемене курса без ведома капитанского; оно отправлено в
Адмиралтейскую коллегию и находится в ее архиве. (Прим. В. М. Г.)
офицеров, тайным образом курс переменивших, не подтверждали помещ
енного здесь описания бедствий, с вышеупомянутым кораблем случившихся,
в важнейших их происшествиях, то можно было бы даже усомниться в справед
ливости его. Кто бы поверил, что капитан военного корабля, идущего в темну
ю осеннюю ночь в крепкий ветер, по 8 миль в час и приближающегося к берегам,
пошел в свою каюту покойно спать, и тогда, когда верность корабельного сч
исления подвержена была большому сомнению?
Морского устава в книге 3. г
лаве 1, § 14, строго предписано капитану наблюдать осторожность в ходу.
Что вахтенный лейтенант и штурман решились сами собою переменить
курс Морск
ого устава книга 3. глава IV, § 9. «Не может (лейтенант) переменить курса, или ко
рабль поворотить на другой борт без доклада капитанского, под лишением ч
ина».
? Что когда корабль стал на мель, то капитан, вместо того чтоб употре
блять все средства к спасению его и экипажа, заперся в каюту? И что, наконе
ц, капитан решился послать на чужестранный берег с просьбою о помощи гар
демарина в тулупе, не сказав ему, к кому и зачем он его посылает;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39