После того, как в конце 18 века каждому предпринимателю была предоставлена возможность формировать собственный капитал за счёт акционерного финансирования, имущество фактически перестало быть объективной мерой ответственности. Финансовые рынки, как универсальные точки концентрации денежного капитала, стали приобретать всё большую независимость по отношению к производительному сектору экономики. Скованный наследственными обязательствами мир реального капитала и реального производства начал вытесняться «раскованным» миром спекулятивного капитала, миром симуляций и фальсификаций.
Главным симптомом утраты институтом наследования своих прежних регулятивных возможностей стала спекулятивная коммерциализация традиционных финансово-кредитных учреждений. Если до распространения практики акционерного финансирования развитие спекулятивного ростовщичества пресекалось резкой социальной критикой и постоянными погромами и избиениями не в меру алчных ростовщиков, то после - мера алчности устанавливалась уже самими ростовщиками.
В новом финансово-экономическом климате утрачивались вещественные гарантии того, что деятельность предпринимателя будет и далее хотя бы частично согласовываться с ценностями созидательного труда, испокон веков охраняемыми институтом наследования. Отныне, в условиях свободы от имущественного залога, безо всякой связи с наследственными обязательствами, предприниматель мог беспрепятственно искажать общественное сознание ложно-субъективными представлениями о ценности произведённых им товаров и услуг. Предприниматель, субъективно оценивающий значимость своих собственных идей и стремящийся к их скорейшей реализации, стал некритичен в отношении величины ссудного процента. Основываясь на субъективной интерпретации проблемы ответственности за развитие своего бизнеса, предприниматель утратил способность к защите своих интересов с позиции созидательных потребностей общества в целом и превратился в вечную жертву ростовщической эксплуатации. Старые ростовщики и новые банкиры могли теперь повышать кредитные ставки, закладывая в них не только увеличивающиеся риски, но и значительную спекулятивную составляющую, неконтролируемую индивидуализированным и деморализованным предпринимателем.
В условиях ослабевающего социального контроля добропорядочность ростовщиков и банкиров стремительно уменьшалась, но это уже не мешало переходу ростовщического и банковского бизнеса из разряда постыдных в разряд престижных занятий, ведь отдавать деньги «в рост» стало выгоднее, чем вкладывать их в хозяйство. В капиталистическом мире была произведена подмена ценностей добросовестного производительного труда на ценности легкомысленно-расточительного потребления. «Можно утверждать, что речь больше не идёт о капитализме собственников в той мере, как это было, когда понятие собственности применялось к земле и подразумевало непрерывность, инерцию. Полная свобода сделок, снижение их стоимости, возможности покупки в кредит ослабили связи владельца с конкретным имуществом, которым он владел. Теперь ищут не доход, а сверхприбыль. Но этот поиск оторван от конкретной действительности. Извращённость достигает предела, когда на деньги, взятые в кредит, играют на биржевых курсах, заставляя их изменяться на основании слухов».
Темпы научно-технического прогресса в эпоху фабричного капитализма оказались существенно более высокими, чем при капитализме мануфактурном, ведь акционерный капитал, по сравнению с капиталом наследуемым, обладал несомненными преимуществами по части способности к мобилизации и концентрации. Однако углубление кризиса капитала, связанное с тем, что значительная часть общественного капитала применяется не-собственниками его, сопровождалось также и социальной деградацией, масштабы которой были немыслимы для предыдущей эпохи взвешенно-боязливого (опосредованного семейными связями и личными зависимостями) развития капиталистических отношений. Произошедшее накануне промышленной революции освобождение предпринимательства от пут наследственного бизнеса, сделавшись необходимым условием научно-технического прогресса, в то же время стало интенсивно разрушать духовные и нравственные ориентиры, порождая в обществе, развращённом индивидуализированными установками спекулянтов-акционеров, неуверенность и страх.
В доиндустриальную (докризисную для капитала) эпоху не могло быть и речи о форсировании столь масштабного воспроизводства «фиктивных предприятий и спекулятивных оборотов, поощряемых кредитом», поскольку основой любого кредита были надёжные имущественные (залоговые) обязательства осторожного и добродетельно-набожного капиталиста-собственника. Фиктивные предприятия и безудержная спекуляция стали обычным явлением лишь в условиях масштабного распространения акционерных обществ с ограниченной ответственностью, в которые «объединяются не отдельные лица, а капиталы. Благодаря этой манипуляции собственники превратились в акционеров, то есть в спекулянтов. Концентрация капиталов ускорилась, и, как её естественный результат, ускорилось разорение мелкой буржуазии. Появился особый род промышленных королей, власть которых находится в обратном отношении к их ответственности, поскольку они несут ответственность лишь в размере имеющихся у них акций, между тем как распоряжаются всем капиталом Общества».
Alter ego (другим Я) кризиса капитала является кризис труда. Кризис капитала и кризис труда представляют собой неотделимые друг от друга грани одного целого - качественно новой кредитной системы, базовым элементом которой является уже не частное предприятие с капиталом, передающимся по наследству, а открытое акционерное общество с капиталом, свободно циркулирующим на рынке ценных бумаг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92