Пятак звякнул о пятак, и пятачки запели — взвеселились, что земля без начала, без конца. Будь гитара, мандолина, пел бы я, трам-та-ра, что шляпа у меня полна, а если в шляпе ничего, так над шляпой кое-что. Гляньте, люди божие, одной, другой рукой играю, левой, правой, трам-та-ра!
Пережил я тыщу войн, и еще охота жить, я ничем не занимаюсь, только по миру шатаюсь, коплю, побираюсь, богу молюсь, пока не сопьюсь...
Где моя гитара, где вы, мои струны, трень-брень, трам-та-ра, что хочу, то будет: Моя молодость прошла, я остался без гроша, трам-та-ра, коли нет у вас ума, гляньте, люди, на меня, трень-брень, трам-та-ра...
Был солдатом отродясь, жил, болванов не страшась. Трень-брень, трам-та-ра. В Вене или в Будапеште драил сапоги до блеска, и фуражку я носил, на прогулку выходил, левой, правой, ать-два.
Бывало, как сегодня, бродил я где угодно, трень-брень- трам-та-ра, левой, правой, ать-два, солдат потопал из казармы — Лили Марлен 1 перед глазами.
Шагаем с нею рядом. Трень-брень, трам-та-ра! Идем по Вене. И вдруг светлица — ну точь-в-точь как в небылице, а в светлице — постелька, трам-та-ра, песня запевается, вечер у солдатика ранехонько кончается. А светлица, точно в небылице, постелька в ней качается, парень улыбается: эх, не забрили бы в солдаты, стал бы я поэтом знатным. Но труба: вдруг трам-та-ра! «Чего боишься, пехтура?» — спрашивает Лили Марлен. «Прошу пардону, моя дама, ждет солдатика казарма!»
Тебе скажут: сын, вперед! Отчизна-мать давно зовет, трень-брень, трам-та-ра, ступай на бойню, уж пора, левой, правой, ать-два... Ну а с поля одного на другое поле топаешь к Тарнополю волею-неволей, а оттуда, как барана, уж на третье поле брани — левой, правой, трам-та-ра! Липтов
Лили Марлен — героиня известного шлягера времен первой мировой войны. Это песня о девушке, стоявшей в ожидании своего возлюбленного солдата у ворот казармы. Во вторую мировую войну этот шлягер также был распространен среди солдат, причем и среди тех, что воевали против гитлеровцев. В данном повествовании Лили Марлен лишь определенный символ девушки-австрийки, венки.
знаешь, Турец знаешь, но домой не убегаешь. Дальше Зальцбург, Пешт и Вена, только пикни: «Не пойду!» — сразу заорут: «Измена!»
Трам-та-ра! Идет солдатик по полю, эй, кошевар, эй, кофею налей!
Я под тем Тарнополем долго мок под тополем, много было тополей, да под каждым дуралей.
Прошел я Ровно, узнал и Ковно, да все равно — везде г...
Идет солдатик по полю: эй, кашевар, эй, кофею налей!
Молод был, стихами сыпал, грубыми и нежными, а теперь не прежний ты — уж не байка, лишь бы пайка: хлеба кусок, кофея глоток.
Маршируешь вновь и снова, а повсюду ты не дома.
Луга, леса, поля и реки. Болота, топи. Кусты и пашни.
И все не наше. Ну так чье?
А теперь оно ничье.
Маршируешь. Ноют ноги.
Топай дальше, пентюх убогий!
Маршируешь. Эй-эй, кашевар, кофею налей!
Налил рому? Ратному быть грому! Задница и то у тебя задрожит! Черт ее возьми, напустит в штаны со страху, а как пойдешь в атаку, знаешь, какой еще фортель она выкинет? Трам-та-ра! Собственная задница подкузьмит, куда тут парню деваться, где и когда ему постираться? Бежишь, несешься как из пушки, глядь, перед тобой избушка! Ты в избушку! Стой, из нее палят! Рванешь в другую сторону, а потом ползешь, вокруг тебя повсюду гудит и шуршит, нажрешься земли, господи, помоги, куда скрыться, во что головой зарыться? Ну а конец атаки — задницу подымаешь, да рта не открываешь. Зачем? Хва- литься-то тебе чем? Дальше со всеми идешь, а в штанах смрад свой несешь. Эй, кашевар, эй, еще чуток налей! Где же кашевар, черт бы его расшвырял!
Шарахнуло его, сам видел. Он только зубы сжал и тут же по голове схлопотал.
Зима, холод. Всюду голод.
Но я солдат. Липтов знаю, Турец знаю, ан никуда не убегаю. Некуда и незачем бежать, мне ведь будет мир принадлежать! Ха-ха-ха, до чего в альпийских реках вода хороша.
Знаю Вену, Пешт и Прагу... Нет, теперь туда ни шагу! Чего я там не видал? А вот в Берлине еще не бывал. И в Гамбурге тоже. А когда-то я считал, что в Гамбурге гам стоит, потому как там деньги «в бор» — в долг дают, вот и надумал я наведаться туда, собирался даже сесть на пароход — и в Америку в поход, спокон веку говорили, что в Америке благодать — жалко умирать. Хотелось и мне на Америку поглядеть, немного долларов заиметь и опять податься назад. Мир велик, Америка, ку-ка-ре-ку, ку-ка-ре-ку, привет, Америка, привет, мне принадлежит весь свет.
Только ведь я солдат, вдруг сразу оказался солдатом, пан император подмигнул мне, жил я тогда дома в тур- чанской деревне, но он меня аж там углядел и мигнул мне: а ну давай-ка сюда! Дурья башка, и чего я раньше в ту Америку не смылся? Получил я военную форму, а как износил ее, выдали мне другую и еще объявили, что теперь я унтер-офицер и если буду дальше проявлять рвение, то и фуражку с блестящим козырьком получу. А фуражка, особливо в городе на прогулке, сами знаете, солдату к лицу. Эх, фуражку надевал я для милашки! Скольких я знал девушек в Словакии, Моравии, Вене! Иные, может, думают, что эта девушка, эта Лили Марлен, что стояла под фонарем у казарменных ворот, была немка Будто в других местах казарм не было! Черт возьми я и впрямь знал ее. И была она австриячка. Повстречал я ее в Вене. Хоть и не у казарменных ворот, но и не так чтобы далеко от них. Погуляли мы немного с той девицей, а потом пошли в светлицу, хотя на самом-то деле это был дом, просто когда я марширую, иной раз даже на месте, я обожаю петь, и обычно какую-нибудь походную песню. А порой и петь мне не обязательно, и маршировать тоже, для меня, понимаете, во всем главное —- ритм.
Дело-то вот какое:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39