Для поверхностного наблюдения - это, конечно,
вздор; но на самом деле здесь кроется величие, ибо с идеей Промысла человек
не рождается... В том именно и сказывается природная мощь гения, что он
открывает рок - но в этом и его бессилие"57. И он заключает свои размышления
такими вызывающими словами: "Такое гениальное существование, несмотря на
свой блеск, красоту и огромное историческое значение, - есть грех. Нужно
мужество, чтобы понять это, и кто не научился искусству утолять голод
тоскующей души, тот едва ли это поймет. И все-таки это так"58.
Место не позволяет мне продолжать цитаты. Киргегард на все лады варьирует
высказанные в приведенных сейчас отрывках мысли, которые кульминируют в его
утверждениях, что страх пред Ничто приводит к обмороку свободы, что
утративший свободу человек обессиливает и в своем бессилии принимает Ничто
за непобедимый рок, за всемогущую Необходимость и тем больше убеждается в
этом, чем проницательнее его ум и чем могущественнее его дарование. Несмотря
на все сделанные им оговорки, о которых речь шла выше, Киргегард, как мы
видим, полностью возвращается к библейскому повествованию о падении первого
человека. Гений, величайший гений, пред которым все преклоняются и которого
все считают благодетелем человеческого рода, которого ждет бессмертная слава
в потомстве, именно потому, что он гений, что он зорким и недремлющим глазом
проникает в последние глубины существующего, - есть "и величайший грешник",
грешник par excellence. Сократ в тот момент, когда он открыл в мире
"всеобщие и необходимые истины", являющиеся и доныне условием возможности
объективного знания, вновь повторил преступление Адама - простер руку к
запретному дереву - и потому, при всем своем огромном историческом значении,
при всей славе своей - есть падший человек, грешник. Может быть, прибавлю от
себя, тот грешник, о котором написаны в Вечной Книге столь раздражающие нас
слова о том, что ему обрадуются на небесах больше, нежели десяткам
праведников, но грешник. Он вкусил от плодов познания, - и пустое Ничто
обернулось для него в Необходимость, превращающую, как голова Медузы,
всякого, кто взглянет на нее, в камень. И он даже не подозревает значения
того, что он делает, как не подозревал и наш праотец, когда он принял из рук
Евы столь соблазнительные на вид плоды. В произнесенном искусителем
заклинании: eritis sicut dei scientes bonum et malum таилась непреодолимая
сила Ничто, парализовавшая свободную до того волю человека.
Киргегард, вскользь правда, замечает, что Адам, пока он был невинен, не
мог понять смысла слов Бога, запрещавших ему вкушать от плодов дерева
познания добра и зла, ибо он не знал, что такое добро и зло. Но нужно ли и
можно ли их "понимать"? Мы их принимаем, мы знаем, что добро есть добро, а
зло есть зло. Но от нас скрыта и, по-видимому, от нашего "понимания"
навсегда останется скрытой другая возможность, о которой рассказано в Св.
Писании. Не то что Адам "не знал" различия между добром и злом: такого
различия не было. Для Бога и для Адама, пока он шел пред Богом, не было зла:
все в мироздании было добро зело. Змей, обещавший человеку, что, вкусив с
дерева познания, он сравнится с Богом, знающим разницу между добром и злом,
дважды обманул его. Человек с Богом не сравнился, и у Бога нет вообще
знания, и, в частности, знания добра и зла, в котором падший человек,
человек, завороженный предательскими чарами Ничто, полагает и поныне свое
высшее качество. Сократ, мудрейший из людей, несравненный гений, был
величайшим грешником - он был не свободным Сократом, каким он себя мнил, он
был околдованным, скованным Сократом, ((((?((( ((((?(((cx. Страх пред
показанным ему искусителем Ничто парализовал его волю. Притом он даже не
подозревает, что его воля парализована. Он убежден, что его воля свободна и
что направляющий эту волю разум есть лучшее и в нем, и в каждом человеке, он
верит, что обещание eritis sicut dei scientes bonum et malum осуществилось,
что он стал как Бог, и стал как Бог потому, что он "знает". В этом смысл
приводимых самим Киргегардом слов ап. Павла: "все, что не от веры, есть
грех". Самый тяжкий, смертный грех есть познание, к которому так жадно
стремится наш разум. Оттого-то Киргегард так рвался к Абсурду и
предостерегал от притязаний этического. Разум с его жадным стремлением
(повторю еще раз - concupiscentia invincibilis) к необходимым истинам и
добро с его категорическими требованиями и есть то, что человеку принесли
плоды от запретного дерева. От этих плодов человек обессилел и потерял
способность видеть в своем бессилии несчастье, потерял желание бороться с
ним. Он превратился в рыцаря покорности, он в покорности видит свою заслугу,
свою добродетель, а познание отождествляет с истиной. Он утратил свободу -
но не ужасается этому, а считает, что этому так и быть полагается, что
свободы нет и быть не может, что мир держится принуждением, которое получает
свое выражение в "законах" бытия, отождествляемых им с истиной, и "законах"
долженствования, совокупность которых составляет его мораль. Назначение свое
он видит в том, чтоб познавать законы бытия и осуществлять в своей жизни
законы морали: facienti quod in se est deus non denegat gratiam ("тому, кто
делает что в его силах, Бог не отказывает в благодати")cxi. Как ни странно
это покажется, но в мышлении Киргегарда, при всей его безудержности,
постоянно намечается какой-то уклон в сторону того понимания греха, которое
усвоила себе умозрительная философия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109