– Мы на краю Пенджи.– Но даже небо серое.– Это пыль, – объяснил я. – Пыль Пенджи, смешанная с грязью. Она очень легкая, как пудра… если подуть, взлетает. Видишь? – я показал на облачко, висевшее под брюхом жеребца.– Похоже на пепел, – тихо сказала Дел. – Как будто костер горел долго и остался только пепел… это поселение похоже на погребальный костер.Выжженные солнцем, разорванные ветром, навесы свисали с легких деревянных решеток и столбов около отверстий в стенах и дверей и были такими же серыми, как и стены домов. Навесы слабо покачивались от робкого ветерка. Солнечные лучи рисовали узоры на стенах, сложенных из неровно вылепленных глиняных кирпичей. Кирпичи крошились и из мест разломов торчали стебли сухой травы. Жеребец пытался их выдирать.– Мне все равно, на что оно похоже, лишь бы здесь можно было купить лошадь и вымыться.– А воду мы здесь достанем?– Вода есть, но за нее придется платить.– Мы уже платили у ворот.– Это была дань за вход. А в Кууми еще есть дань за воду. В этом поселении за все платят, иначе оно давно погибло бы.– Да, но… плата за воду! А если бы у нас не было денег?Жеребец зацепился ногой за упавший навес, споткнулся и фыркнул. Сожженная солнцем ткань порвалась, освобождая ногу. Поводом я поднял гнедому голову.– Пришлось бы придумать, как найти деньги.– Это ужасно, – объявила она.– Без сомнения, – согласился я, выискивая впереди мою любимую кантину.Дел поняла куда мы приехали как только я остановил жеребца. Здание почти не отличалось от остальных: потрескавшиеся стены, отвалившиеся куски глиняных кирпичей. Выжженные, залатанные оранжево-коричневые навесы, свисающие с единственного не упавшего шеста, бросали тень на дверь. Я потянул носом и уловил знакомые запахи: вино и акиви.Она нахмурилась.– А что мы забыли ЗДЕСЬ?– Я знаю владельца.– Это он или она?– Он конечно. Мы на Юге, – я помолчал, выжидающе глядя на нее. – Ты слезаешь? Пока ты за моей спиной, мне очень трудно спуститься.– Я слезу сразу после того, как ты объяснишь, почему нам нужно СНАЧАЛА останавливаться в кантине, а потом уже думать, где купить лошадь и как достать воду.– Нам нужна комната.– И сколько мы здесь пробудем?– По крайней мере всю ночь. Я хочу вымыться, хорошо поесть и поспать в кровати. Если желаешь, можешь составить мне компанию, – я подумал, что такую фразу Дел может принять за приглашение; она ненавидит когда ей делают одолжения.Дел соскользнула с жеребца.– Ты, кажется, говорил, что самое главное это купить лошадь.– Сначала выпить. И вымыться. Потом поесть. Потом в кровать. А утром можно будет заняться лошадью, – я вынул ноги из стремян и положил больное колено на седло. – А больше всего мне хочется, хотя бы недолго, посидеть спокойно в тени, а не под палящим солнцем, размышляя над чашкой акиви – или вина если акиви не будет. После этого можно будет отправиться отдыхать.Дел улыбалась пока я, соблюдая все меры предосторожности, позволил песку, покрывавшему улицу, принять вес моего тела. У меня все болело.– Иди в кантину, – предложила она, когда я прикусил губу, чтобы сдержать очень искреннее проклятье. – Я займусь жеребцом.Я не собирался возражать, хотя вела себя Дел необычно. Я привык, что она категорически отказывается останавливаться в кантинах.– Иди в ту сторону, – я махнул рукой в нужном направлении. – На конюшню это не похоже, но тень и вода там есть.Дел взяла повод.– Мне придется платить за это?– Я же говорил: я знаю владельца, – я подумал и добавил. – Он берет с меня только половину.– Половину, – пробормотала Дел и повела жеребца за угол.
Когда она вернулась, я сидел на шатком трехногом табурете в шаткой кантине, опираясь локтем о шаткий стол, чтобы можно было положить подбородок на руку с голубыми ногтями; в другой руке была глиняная чашка с плескавшимся на дне акиви. И чувствовал я себя тоже довольно шатко, как будто у меня выбили опору из-под ног и я застыл перед падением.Больше в кантине никого не было. Дел, пробравшаяся через болтавшийся навес, застыла, обнаружив, что я единственный посетитель кантины и, приняв задумчивый вид, осмотрела комнату.– Да-а, – наконец протянула она. – Я конечно знала, что тебе давно пора было помыться, но похоже, что я просто привыкла к запаху, а на самом деле все обстоит гораздо хуже.– Знаешь, у тебя это не слишком удачно получается, – отрезал я.Светлые брови удивленно выгнулись.– Что получается?– Шутки, – я поднес чашку ко рту, глотнул акиви и поставил чашку на стол. – Но вообще-то от женщин чувства юмора я никогда не требовал.Бледные брови опустились вниз и сошлись у переносицы.– И сколько женщин у тебя было? – она осторожно прошла через лабиринт шатающихся стульев и столов. – Мне казалось, что я отсутствовала недолго.Я задумался и неохотно выдавил:– Достаточно долго… Достаточно долго, чтобы я успел выяснить, что Акбар мертв.Она застыла у моего – нашего – стола.– Акбар – это тот твой друг, которому принадлежит кантина?– Да, – я сделал еще глоток.– Мне жаль, – просто сказала она.– Да, – чашка снова опустела. Я поставил ее, поднял керамический кувшин – край потрескался, а кое-где был отбит – и щедро налил себе до краев. Едкий запах совсем молодого акиви тут же ударил мне в нос.– Выпей акиви, баска.Она осмотрелась.– С меня и воды хватит… Кроме тебя здесь кто-нибудь есть?– Вода стоит три медные монеты за чашку. Акиви дешевле.– Я не люблю акиви, – она все еще оглядывалась, безуспешно пытаясь рассмотреть что-нибудь в полумраке. – Мы здесь одни?– Где-то там кузен Акбара, – я махнул рукой.– Он тот самый борджуни, который взял с меня десять медных за конюшню жеребца и еще пять за воду?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114