Бедному Ренсли не повезло в этой схватке умов. Общество печально качало головой над шокирующими открытиями из прошлой жизни милорда, но оно было готово снисходительно отнестись к его проступкам. Стоило только его милости проявить хоть малейшее смущение, малейшее колебание - и общество могло бы отвернуться от него. Но милорд не проявлял ни стыда, ни смущения. Собственно, его поведение до сих пор, скорее, говорило о том, что он гордится своей пестрой карьерой. Он провел всю сцену с этой уверенностью, величественно заявив, что едва ли есть на свете дело, которым ему бы не пришлось заниматься, и такова была магнетическая сила его взгляда, что все начали совершенно ясно осознавать, что милорду было совершенно нечего стыдиться.
Нужно было считаться и с позицией лорда Марча. Казалось, что у Марча нет никаких сомнений насчет личности старого джентльмена, а очень немногие рискнули бы перечить его светлости. Если пришелец был хорош для Марча, он был, безусловно, хорош и для всех. Хотя нашлись один-два прозорливых человека, которые начали понимать, что новый виконт настолько ловко втерся в доверие к обществу и сделал это с таким изяществом, что было бы крайне трудно выставить его вон, не теряя при этом собственного достоинства.
Его светлость не сделал ни малейшей попытки скрыть свое предосудительное прошлое: такое его отношение как бы говорило, что, каким бы делом ему ни приходилось заниматься, оно само собой превращалось в достойное. В сущности, получилось так, что даже самое презренное занятие не могло бы унизить этого аристократичного джентльмена.
И тогда все стали думать, что коли человеку повезло родиться Тримейном, ему можно безнаказанно делать практически все. Конечно, прискорбно, что ему пришлось вытаскивать свое благородное имя из грязи, но, в конце концов, нужно вспомнить, что старого джентльмена оставили без единого пенни в кармане, когда он был еще совсем мальчиком. Это вполне извиняет его.
Что касается Ренсли, то он и вел себя дурно, и получил больше ударов, чем нанес сам.
Нельзя было усомниться, как сказал Марч, что старый джентльмен одерживает над ним верх благодаря одним хорошим манерам. Немало людей вспоминали, что они с самого начала говорили, что Ренсли дурно воспитан, хотя он, может быть, и является кузеном Тримейнов. Виконт ли, нет ли, но в старом джентльмене чувствуется порода, и он словно рожден для светского общества.
Милорд и сам был не прочь поговорить на эту тему, когда на следующий день приехал к миледи Лоуестофт пить чай. Откинувшись на спинку дивана, он благосклонно улыбнулся дочери и сказал торжествующе:
- Ты видела меня! Ты, моя дочь, имела счастливый случай видеть, как работает гениальный ум! Я поздравляю тебя!
Прюденс негромко фыркнула:
- Признаюсь, сэр, были мгновения, когда у меня душа уходила в пятки.
Он отмахнулся:
- Никогда не поддавайся этой слабости! Я непобедим. Изучай мои методы! С их помощью я творю чудеса.
Миледи подала кусочек бисквита обезьянке, прижавшейся к ее ногам.
- Так вы все рассказали им, топ cher? Вы не скрыли подробностей вашего прошлого?
- Они не могли отвести от меня глаз, - драматически сказал милорд. - Затаив дыхание, они ждали моих слов. Как всегда, я стал центром, главной личностью.
Миледи засмеялась.
- И вы сказали?.. - продолжила она.
- Я сказал, Тереза, что содержал чуть ли не дюжину игорных домов. Ни один человек на свете не осмелился бы на это. Но я их потряс, я - Тримейн-оф-Бэрхем! - Его восхищение от самого себя заставило его умолкнуть на мгновение, затем он продолжил: - Они поняли, что я мог играть лакея и все же оставаться аристократом. Это верно! Это очень верно!
Миледи ахнула:
- И они согласились с этим? Они поддержали вас?
- Они не могли не поддержать Тримейна, - надменно сказал милорд. - Теперь они мне аплодируют. Я достиг невозможного.
- Он и в самом деле великий человек, - сказала миледи, обращаясь к Прюденс. - Ты должна это признать.
Милорд постучал по крышке табакерки полированным ногтем.
- Даже тот большой джентльмен, тот увесистый баронет с сонными глазами, который вначале косился на меня, - даже он был в восхищении мной. Я завоевываю всех. Иначе и быть не может.
- В самом деле, сэр, он сказал, что вы начинаете ему нравиться, - кивнула Прюденс.
Милорд принял это известие, изящно склонив голову.
Его дочь продолжала с нотой серьезности в голосе:
- Все же, я думаю, что вы поступите мудро, сэр, если не будете искать слишком близкого знакомства с этим большим джентльменом.
- Моя Прюденс, да это он, как и все остальные, будет искать близкого знакомства со мной, - величественно провозгласил его светлость.
- Может быть, и так, сэр, но я состою в дружбе с сэром Энтони, и я говорю: берегитесь!
Он потряс головой скорее с грустью, чем с гневом.
- Все-таки ты еще недостаточно ценишь меня, - сказал он.
- Возможно, сэр, это вы недостаточно оценили большого джентльмена.
Миледи улыбнулась:
- Ах, милочка моя, у тебя слишком уж высокое мнение об этом сэре Энтони! Да он видит не дальше своего носа.
- Вы ошибаетесь, мэм. Он видит больше, чем все остальные, вместе взятые. - Она колебалась, но продолжила: - Он наблюдает за мной. Я это точно знаю. Он что-то подозревает - не так много, но...
Миледи недоверчиво смотрела на нее:
- Не тебя же, дитя мое, нет, нет!
- Как знать... Что ж, век живи - век учись. Но я вас предупредила, сэр.
- Моя маленькая Прюденс! - Милорд ласково улыбнулся. - Такая осторожная!
- Вы недаром дали мне имя «Осмотрительность».
Он был склонен увидеть в себе доселе не замеченную способность к предвидению:
- И очень мудро! Предчувствие. Решительно, я это знал заранее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89