Но среди кокоток
петербургских шантанов Хедвиг гремела, как «La bella Hedy de Hero» и, став подругой вел.
кн. Кирилла Владимировича, ездила с ним даже на войну с Японией.
«Доброе утро Haenschen! Семь часов, сейчас ты вставает и позевывает по тому что е
ще очен рано. После чая гуляет в красивый парк. Я опросила тебе как здоровь
е? Думаю хорошо, здоровье лучше (besser) чем последний время в Петербурге. Ну теп
ерь я встаю… Время после обеда. Я ложусь на столе балкона, видаю легкие туч
ки, видаю Eisenbahn. Печалю оттого, что не могу придти к тебе. Но я знаю увидимся и э
то мне очень радоваться. Вспоминаю что ты не любит шоколад, но я знаю что т
ебе нравится горячий чай и буду вариться его тебе. Я очень обрадована пол
учить твой письмо, что ты хорошо поправил свой здоровье. Я хочу подарить т
ебе чудный Kissen. Я знаю что полежать этот Kissen очень надо для тебя. Пожалуйста п
исай мне по-немецки. Хеди».
Азеф достал открытку, обыкновенную «карт-посталь», с изображением декол
ьтированной «роскошной брюнетки». В волосах эспри. Зубы обнажены в запро
кинутой улыбке. Хеди очень полных, но красивых форм.
Даже глядя на открытку Азеф почувствовал возбуждение. Рот развела растя
жка приятных воспоминаний. Он знал запрокинутую шею, руки, ноги, губы. Они
встретились с Хеди в «Аквариуме», перед убийством Плеве. Они ели ананас.

Азеф любил Хеди. И сел писать ответ:

«Meine suesse Pipel!
Понимаешь ли ты и знаешь ли, как я о тебе мечтаю. Вот сейчас передо мной тво
я открытка, которую целую. Ах как я бы хотел, чтобы ты была со мной, как бы мы
мило провели время. С деньгами у меня не важно, но всё же я присмотрел тебе
красивую шубку из норки, какую ты хотела иметь. Мейне зюссе Пипель! ты долж
на обставить нашу квартирку уютно, как я и ты любим. Я вышлю тебе деньги, де
ньги у меня будут. Перед приездом я тогда тебе пошлю телеграмму. Выкупи об
становку, которую сдали на хранение Подъячеву на Зверинской, как получиш
ь деньги. Мы славно проведем время в Петербурге. Я отдохну с тобой, мы не бу
дем расставаться. Как я мечтаю с тобой снова проводить те ночки, как раньш
е, представляю тебя, целую мысленно тебя часто, часто. А ты? Как ты ведешь се
бя? Смотри, я не люблю твоих старых знакомых. И прошу не встречайся с ними. П
ора уже быть «solide» и «anstaendig». Мне тут раз не повезло. Хотел выиграть для тебя в к
азино, играл на твое счастье, чтобы нам в Петербурге было еще веселее. Удив
ительно, всем счастье, а папочке никогда. На втором кругу сорвали. Понимае
шь как я был зол. Ну буду писать тебе скоро, помни и думай о твоем Муши-Пуши.

Всю мою либе зюссе Пипель, папочка щекочет шершавыми усами.
Dein einziges armes Haenschen».

Азеф, улыбаясь, заклеивал письмо, зализывая его толcтым языком, и чуть зака
тив глаза.

5

Савинков писал: Ц

«Дорогая Вера! Я пишу тебе «д
орогая», а сам не знаю, Ц дорогая ты мне или нет? Нет, конечно, ты мне дорога,
а потому и дорогая. Иногда я думаю, что теперь, когда встретимся, ты не пойм
ешь меня. Не найдешь, кого знала и любила. Нового, может быть, разлюбишь. Жиз
нь делает людей. Иногда я не знаю: Ц живешь ли ты? Вот сейчас вижу: Ц в Пете
рбурге осенняя грязь, хмурится утро, волны на Неве свинец, за Невой туманн
ая тень, острый шпиль Ц крепость. Я знаю: в этом городе живешь ты. Порой нич
его не вижу. Люди, для которых жизнь стекло, Ц тяжелы.
Недавно я уезжал. Был ночью на берегу озера. Волны сонно вздыхали, ползли н
а берег, мыли песок. Был туман. В белесой траурной мгле таяли грани. Волны с
ливались с небом, песок сливался с водой. Влажное и водное обнимало меня. Я
не знал, где конец, начало, море, земля. Ни звезды, ни просвета. Мгла. Это наша
жизнь. Вера. Я не знаю в чем закон этой мглы? Говорят, нужно любить человека?
Ну а если нет любви? Без любви ведь нельзя любить. Говорят о грехе. Я не знаю
, что такое грех?
Мне бывает тяжело. Оттого что в мире всё стало чужим. Я не могу тебе о много
м писать. Последние дни стало тяжелей. Помню, я был на севере, тогда, в Норве
гии, когда бежал из Вологды. Помню пришел в первый норвежский рыбачий пос
елок. Ни дерева, ни куста, ни травы. Голые скалы, серое небо, серый сумрачный
океан. Рыбаки в кожаном тянут мокрые сети. Пахнет рыбой и ворванью. И всё к
ругом Ц рыбаки, рыба, океан Ц мне чужие. Но тогда не было страшно, у меня бы
ло мое, где то. Теперь я знаю: Ц моего в жизни нет. Кажется даже, ч
то жизни нет, хотя я вижу детей, вижу любовь. Кажется есть только Ц смерть
и время. Не знаю, что бы я мог делать в мирной жизни? Мне не нужна мирная жизн
ь. Мне нужна, если нужна, то не мирная, я не хочу мирной ни для себя, ни для ког
о. Часто думаю о Янеке. Завидую вере. Он свят в своей смерти, по-д
етски, он верил. В его муках поэтому была правда. А во мне этого нет. Мне каже
тся, как он я не умру. Люди разны. Святость недоступна. Я умру быть может на т
ом же посту, но Ц темною смертью. Ибо в горьких водах Ц полынь. Есть кораб
ли с надломленной кормой и без конечной цели. Ни в рай на земле, ни в рай на н
ебе не верую. Но я хочу борьбы. Мне нужна борьба. И вот я борюсь н
и во имя чего. За себя борюсь. Во имя того, что я хочу борьбы. Но мне скучно от
одиночества, от стеклянных стен.
Недели через две я наверное приеду. Я хочу чтоб ты жила возле меня. Люблю л
и? Я не знаю, что такое любовь. Мне кажется, любви нет. Но хочу, чтобы ты была в
озле меня. Мне будет спокойней. Может быть это и есть любовь?
В прошлый вторник я переслал тебе с товарищем 200 рублей.
Твой Борис Савинков»


ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

В Петербурге Савинков поселился, как Леон Родэ, на Лиговке в меблирашках
«Дагмара», в просторечии называвшихся пипишкиными номерами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108