Когда Сингер зашел за ним на другой день, вид у г
река был очень надутый. Он не хотел уходить из тюрьмы. Ему понравился беко
н и кукурузная лепешка с патокой. Понравились ему и постель, и соседи по ка
мере.
Они жили так одиноко, что Сингеру неоткуда было ждать помощи в беде. Антон
апулоса ничто не трогало, и он никак не желал отучиться от своих выходок. Д
ома он иногда готовил новое блюдо, которое ел в тюрьме, а на улице никогда
нельзя было предсказать, что он сейчас выкинет.
Потом с Сингером стряслась настоящая беда.
Однажды вечером, когда он зашел во фруктовую лавку за Антонапулосом, Чар
льз Паркер вручил ему письмо. Там было сказано, что Чарльз Паркер добился
того, чтобы его двоюродного брата поместили в сумасшедший дом в двухстах
милях отсюда. Чарльз Паркер использовал свои связи, и все было улажено. Ан
тонапулос отправится в сумасшедший дом на будущей неделе.
Сингер несколько раз перечитал письмо и просто оторопел. Чарльз Паркер ч
то-то говорил ему из-за прилавка, но он даже не пытался читать слова у него
по губам. Наконец Сингер написал на листе блокнота, который постоянно но
сил в кармане:

«Этого нельзя допустить, Ант
онапулос должен остаться со мной».

Чарльз Паркер сердито помотал головой. Он с трудом объяснялся по-америк
ански.
Ц Не ваше дело, Ц твердил он Сингеру. Сингер понял, что все кончено. Грек
боялся, что в один прекрасный день ему придется отвечать за родственника
. Чарльз Паркер не слишком хорошо знал английский язык, но цену американс
кому доллару он знал отлично и употребил свои доллары и свое влияние на т
о, чтобы двоюродного брата поскорее упекли в сумасшедший дом.
Сингер не мог этому помешать.
Всю следующую неделю он провел в лихорадочной суете. Сингер говорил, гов
орил безостановочно. И хотя его руки все время были в движении, он не успев
ал высказать всего, что ему хотелось сказать. Он должен был поделиться с А
нтонапулосом всем, что передумал и перечувствовал, и на это не хватало вр
емени. Его серые глаза горели, а подвижное умное лицо выражало крайнее во
лнение. Антонапулос сонно на него поглядывал, и Сингер не знал, понимает л
и его друг то, что ему говорят.
И вот настал день, когда Антонапулосу надо было уезжать. Сингер вынул сво
й чемодан и аккуратно уложил туда лучшее из того, что было у них обоих, Ант
онапулос приготовил себе на дорогу еду. Под вечер они в последний раз про
шлись под руку по улице. Был конец ноября, погода стояла холодная, и в возд
ухе от их дыхания поднимались облачка пара.
Чарльз Паркер должен был сопровождать двоюродного брата, но на станции о
н держался особняком. Антонапулос взобрался в автобус и удобно развалил
ся на одном из передних сидений. Сингер смотрел на него через окно и в посл
едний раз что-то отчаянно объяснял жестами. Но Антонапулос так сосредот
оченно проверял, все ли положено в картонку с провизией, что ему было не до
Сингера. Только перед тем, как автобус тронулся, он обернулся к Сингеру. У
лыбка его была безмятежной и рассеянной Ц словно их уже разделяло множ
ество миль.
Следующие недели прошли для Сингера как во сне. Весь день он работал за ра
бочим столом ювелирного магазина, а вечером в одиночестве возвращался д
омой. Больше всего ему хотелось спать. Как только он приходил к себе, он ло
жился на койку и старался заснуть. Ему снились сны. И во всех его снах прис
утствовал Антонапулос. Руки Сингера судорожно дергались, потому что во с
не он всегда разговаривал с греком и Антонапулос на него глядел.
Сингер пытался вспомнить те годы, когда он еще не знал своего друга. Он пер
есказывал себе то, что происходило с ним в молодости. Но все, что ему удава
лось вызвать в памяти, казалось призрачным.
Был в его прошлом один факт, который он помнил отлично, хотя и не придавал
ему значения. Дело в том, что Сингер был глух с самого младенчества, но не в
сегда был совсем немым. Он очень рано остался сиротой и попал в заведение
для глухих. Там он научился разговаривать руками и читать. Ему еще не было
девяти лет, а он умел разговаривать одной рукой по американской системе
и пользоваться обеими руками, как в Европе. Он научился следить за движен
ием чужих губ и понимать, что они произносят. И наконец его стали учить там
разговаривать.
В школе он считался очень способным учеником. Он быстрее всех учил уроки.
Но он так и не привык произносить слова губами. Для него в этом было что-то
неестественное, собственный язык казался ему неповоротливым, как кит. По
недоумевающему взгляду людей, к которым он обращался, Сингер понимал, чт
о либо голосом он напоминает какое-то животное, либо в его речи есть что-т
о отвратительное. Ему было мучительно трудно разговаривать ртом, но руки
всегда были готовы выразить любые слова, какие ему хотелось. В двадцать д
ва года он приехал из Чикаго в этот южный город и почти сразу же познакоми
лся с Антонапулосом. С тех пор он никогда больше не разговаривал ртом, пот
ому что для общения с другом в этом не было нужды.
Все казалось ему призрачным, кроме десяти лет, проведенных с Антонапулос
ом. В своих полуснах он видел друга очень отчетливо и, проснувшись, страда
л от острого, сосущего одиночества. Он посылал Антонапулосу посылки, но н
икогда не получал ответа. И так, пусто и сонно, тянулись месяц за месяцем.
Весной с Сингером произошла перемена. Он перестал спать, и в теле его посе
лилось какое-то беспокойство. По вечерам он мерно вышагивал по комнате, ч
тобы хоть как-то справиться с непривычным приливом энергии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113