Видит, что Америка Ц
сумасшедший дом. Видит, что людям приходится грабить своих братьев, чтоб
ы выжить. Видит, как дети мрут с голоду, а женщины работают по шестьдесят ч
асов в неделю, чтобы себя прокормить. Видит эту треклятую армию безработ
ных, в то время как миллиарды долларов пускают на ветер, а тысячи миль земл
и пустуют. Видит приближение войны. Видит, что, когда люди страдают, они ст
ановятся подлыми, злыми и в них что-то умирает. Но главное, он видит, что все
устройство мира основано на лжи. И хотя это всем ясно как божий свет, люди,
которые не прозрели, прожили так долго в этой лжи, что просто ничего не вид
ят.
Красная жила у Джейка на лбу гневно вздулась. Он схватил ведерко с углем и
с грохотом вывалил все сразу в огонь. Нога у него затекла, и он затопал ею т
ак сильно, что затрясся пол.
Ц Я обошел весь город. Хожу повсюду. Говорю. Объясняю. Но что толку? Господ
и!
Он глядел в огонь, и от печного жара и выпитого пива лицо его стало багровы
м. Судороги в занемевшей ноге поднимались все выше, до самого бедра. Его кл
онило ко сну, и огонь перед глазами отсвечивал зелеными, синими и пламенн
о-желтыми бликами.
Ц Вы Ц единственный, Ц сонно произнес он. Ц Один-единственный…
В этом городе он уже не был чужим. Теперь он знал здесь каждую улицу, кажды
й переулок, каждый забор во всех вытянутых в разные стороны трущобах. Он в
се еще работал в «Солнечном Юге». Осенью балаганы колесили с одного пуст
ыря на другой, не выезжая за городскую черту, пока наконец не обходили вес
ь город. Место действия менялось, но обстановка была все той же: пустырь, о
круженный прогнившими хижинами, где-то по соседству фабрика, хлопкоочис
тка или разливочный заводик. И толпа Ц повсюду одинаковая, по большей ча
сти фабричные рабочие и негры. По вечерам пестрели разноцветные лампочк
и. Деревянные лошадки карусели крутились под звуки механической музыки.
В воздухе носились качели; у барьера вокруг игры в монетки всегда толпил
ся народ. В двух киосках торговали напитками, кроваво-коричневыми котле
тами и конфетами на хлопковом масле.
Его наняли машинистом, но постепенно круг его обязанностей расширялся. О
товсюду сквозь общий гомон доносились его грубые окрики, он беспрерывно
маячил на ярмарочной площадке, появляясь то здесь, то там. На лбу его блест
ел пот, а усы были пропитаны пивом. По субботам ему полагалось следить за п
орядком. Его приземистое, мускулистое тело пробивалось сквозь толпу с ож
есточенной энергией. Только в глазах не видно было той ярости, которая, ка
залось, пронизывала все его существо. Широко смотрящие из-под тяжелого л
ба и насупленных бровей, они словно ничего не видели вокруг, были такими о
трешенными.
Домой он возвращался между двенадцатью и часом ночи. Дом, где он жил, был р
азгорожен на четыре комнаты Ц каждый жилец платил по полтора доллара. С
зади, во дворе, помещался сортир, а на веранде Ц водоразборный кран. Стены
и пол в комнате издавали кислый запах сырости. Окна были завешены закопч
енными дешевыми кружевными занавесками; Выходной костюм он держал в чем
одане, а комбинезон вешал на гвоздь. В комнате не было ни отоплений, ни эле
ктричества. Однако в окно падал свет уличного фонаря, и внутри царил зеле
новатый полумрак. Он зажигал керосиновую лампу возле кровати, только ког
да ему хотелось читать. Едкий запах горящего керосина в нетопленой комна
те вызывал у него тошноту.
Если он оставался дома, он часами беспокойно вышагивал по комнате. Или, си
дя на краю неприбранной кровати, яростно грыз обломанные, грязные ногти.
Во рту оставался горький привкус копоти. Он так остро ощущал свое одиноч
ество, что порой его охватывал ужас. Обычно у него была припасена бутылка
самогона. Он пил его неразбавленным и к утру согревался и отходил душой. В
пять часов заводские сирены оповещали о первой смене. Гудки отдавались п
отерянным, жутковатым эхом, и он не мог заснуть, пока они не отзвучат.
Но чаще всего он дома не сидел и сразу же выходил на узкие пустые улицы. В п
ервые утренние часы небо еще было черным и звезды Ц неподвижными и ярки
ми. Иногда на фабриках всю ночь шла работа. Из освещенных зданий доносилс
я грохот станков. Он дожидался у ворот ранней смены. На темные улицы высып
али молодые девушки в свитерах и цветастых платьях. Выходили мужчины с о
беденными судками. Некоторые из них, прежде чем пойти домой, подходили к к
афе-вагончику выпить кофе или кока-колы, и Джейк шел с ними. На работе, сред
и фабричного шума, рабочие прекрасно слышали каждое слово, но, выйдя, они п
ервый час словно глохли.
В вагончике Джейк пил кока-колу, приправленную виски, и разглагольствов
ал. Дымно-белый рассвет дышал холодом. С пьяной настойчивостью Джейк вгл
ядывался в желтые, осунувшиеся лица рабочих. Над ним часто подсмеивались
, и тогда он вытягивал свое приземистое тело во весь рост и разговаривал я
звительно, пересыпая речь затейливыми, многосложными словами. Он отстав
лял мизинец руки, державшей стакан, и высокомерно покручивал ус. А если на
д ним продолжали смеяться, то затевал драку, остервенело размахивал тяже
лыми кулачищами и при этом рыдал в голос.
Проведя таким образом утро, он с удовольствием возвращался на работу в с
вое увеселительное заведение. У него становилось легче на душе, когда он
протискивался сквозь людскую толпу. Шум, вонь, соприкосновение с человеч
ескими телами успокаивали его взвинченные нервы.
В городе действовал пуританский закон, запрещавший по воскресным дням в
сякие увеселения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113