Она не забыла, что надо покачивать бедрами и
улыбаться краешком глаз, как учила ее Жану. Светлейший Шонсу поднялся ей
навстречу.
- Покрывало! - прошептала Жану.
Джа сбросила покрывало, чтобы светлейший Шонсу посмотрел на ее
платье. Платье было очень странное, оно все состояло из бахромы и бус. Джа
привыкла быть с мужчинами раздетой: это - ее долг перед Богиней и перед
храмом, она делала это каждый вечер, но почему-то в таком платье она
чувствует себя более обнаженной, чем просто без одежды. Она надеялась, что
светлейшему Шонсу платье понравится, но, зная мужчин достаточно хорошо,
сразу же заметила в его взгляде удивление и недовольство. Сердце ее упало.
Очень необычный день - горячая ванна, духи, все ее тело натерли
маслами, волосы завили железными щипцами, с ног срезали мозоли. У нее
дрожали руки, когда ей показывали, как наносить краску на лицо, на веки и
ресницы... Было немножко больно, когда прокололи уши и вдели блестящие
подвески...
Другие рабыни говорили, что светлейший Шонсу станет правителем, они
рассказывали про все те ужасы, что вытворял с рабынями Хардуджу. Но Джа
все это уже слышала. Они отпускали шуточки насчет огромного роста
светлейшего Шонсу, грозили, что он будет очень груб, но она знала, что он
вовсе не грубый. Они говорили, что воины бьют рабынь своими мечами. Она
попыталась рассказать, что светлейший Шонсу пообещал оставить с ней
Виксини. Они только посмеялись и сказали, что обещание, данное рабу, - это
ничто.
- Спасибо, Жану! - сказал светлейший Шонсу и с шумом захлопнул дверь.
Вся эта большая комната была наполнена удивительным ароматом еды,
струящимся из-под белых салфеток, которые закрывали стоявшие на столе
блюда. Но Джа не чувствовала голода. Она чувствовала лишь досаду. Она
хотела доставить удовольствие своему новому господину, а ему не
понравилось ее платье. Если она не будет ему нравиться, он станет ее бить
или продаст.
Вот он взял ее руки, вот пристально взглянул. Она почувствовала, что
краснеет, и не смела посмотреть ему в глаза. Он, должно быть, чувствует ее
дрожь Она попыталась улыбнуться, как ее учила Жану.
- Нет, не надо! - мягко сказал он. - Бедная моя Джа! Что они с тобой
сделали?
Он обнял ее, и она всхлипнула. Когда же девушка перестала плакать, он
снял со стола скатерть и стер с ее лица и со своего плеча остатки краски.
- Ты сама выбрала это платье? - спросил он.
Она покачала головой.
- А какое бы тебе хотелось? - поинтересовался Вэлли. - Расскажи, а я
попытаюсь представить.
- Шелковое, голубое, господин, - сказала она, все еще всхлипывая. -
Длинное. С глубоким вырезом.
- Это мои слова, - он улыбнулся. - Я и забыл. Я сказал, что ты
будешь, как богиня. А что же Жану?
Жану сказала, что рабы не носят ни шелка, ни голубого и что длинные
платья не возбуждают.
- Еще как возбуждают! - твердо заявил господин. - Мы им покажем!
Сними свой кошмар и надень пока это.
Он дал ей белую скатерть и отвернулся, пока она снимала с себя всю
бахрому, бусы и блестки.
- Вот так гораздо лучше! - сказал он. - Ты просто блистательна, Джа.
Самая великолепная и обворожительная женщина, какую я когда-либо видел!
Тебе не нужны такие вульгарные платья... такое бесстыдство. Иди сюда,
сядь.
Он дал ей выпить вина, а потом усадил за стол и не позволил ей
прислуживать. Она заставила себя поесть, но и после этого дурнота не
прошла, может быть, потому что ее тело так сильно пахло мускусом и
лепестками роз. Он задавал вопросы. Она пыталась отвечать. С паломниками
не нужно было разговаривать, и она не умела этого.
Она рассказала ему о далеком Пло, о том, как там холодно зимой, - так
холодно, что даже дети ходят одетые. Кажется, он ей поверил, хотя ей не
верил никто во всем Ханне. Она рассказала все то немногое, что могла
вспомнить о матери, а об отце она вообще ничего не знала, кроме того, что
он тоже был рабом. Она рассказала ему о ферме, где выращивали рабов. Ей
пришлось объяснить, что это специальные заведения, которые покупают
младенцев-рабов и воспитывают их. Говорить с ним оказалось очень трудно, и
беседа не клеилась.
- Меня купил один человек из Фекса, - сказала она. - Мы плыли на
лодке, приехали в Ханн, а матросы сказали, что мой хозяин - Иона, а он
сказал, что это я - Иона, потому что он раньше уже плавал на лодках. Он
пошел к Богине и попросил, чтобы Она вернула его домой, а меня оставил в
храме как плату.
Светлейший Шонсу был очень озадачен, хотя старался не подавать вида,
и она поняла, что делает все не так.
Потом наконец, к ее великому облегчению, светлейший Шонсу спросил, не
хочет ли она лечь в постель. Она не могла доставить ему удовольствие ни
своей беседой, ни своим новым платьем, но хорошо знала, что любят мужчины
в постели.
Однако и на этот раз у нее ничего не вышло. Он не разрешал ей делать
те самые вещи, которые, по ее мнению, должны были понравиться ему, во
всяком случае, паломники именно их и требовали. Она старалась изо всех
сил. Он реагировал так же, как и все мужчины, но у нее возникало странное
чувство, что на ласки отвечает только его тело, а душе его это радости не
приносит. И чем больше она старалась, тем выходило хуже.

- Ты, кажется, говорила, что на этой ферме тебя среди прочего еще
учили шить? - спросил он утром, когда она надевала на себя покрывало.
- Да, господин, - она кивнула.
Он выбрался из огромной постели и подошел к ней.
- Если мы купим ткань, ты сможешь сшить платье?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109