Поразительно, просто поразительно, думал он, как цепко держит
человека прошлое; от его хватки нельзя избавиться, оно всегда напомнит о
себе фразой, знакомой картиной, звуком, запахом - острое щемящее чувство,
какое испытываешь, глядя на уходящие в открытое море суда. Казалось, эти
три слова - НАЙДЕНО ЗАТОНУВШЕЕ СУДНО - завладели им без остатка. Спустя
столько лет? Тридцать пять, тридцать шесть? Ему недавно стукнуло
шестьдесят. Выходит, прошло все сорок? Он успел состариться и поседеть,
упругие мышцы стали дряблыми, былое моряцкое чутье притупилось.
Но, хотя ему едва сравнялось шестьдесят, выглядел он старше.
Сказывались годы, проведенные в тюрьме, унижения и побои, которые он
терпел от надзирателя-патриота. Сорвав на нем свою ярость, тот преспокойно
усаживался возле камеры и принимался рассуждать о бесперспективности
процесса над наци. Тот человек знал, куда бить, чтобы не оставалось
следов, к тому же заключенных предупредили: кто будет кричать, того
задушат во сне, а в официальном медицинском заключении будет значиться
внезапная остановка сердца.
Он так и не сказал им ни слова. Его приводили в темную комнату,
открывали люк в крыше, оттуда на него лилось палящее тропическое солнце -
но он только мрачнел и крепче сжимал губы. "Кто был твоим командиром? -
спрашивал тот, который знал немецкий, а другой, помоложе, наблюдал. - Ты
один спасся, нет смысла хранить им верность. Они погибли, пошли на корм
рыбам. Они бы не были так жестоки с _т_о_б_о_й_ - ведь у них остались на
родине жены и дети, они хотят знать, что стало с их близкими! Чьи имена
они должны высечь на могильных плитах? Твоя лодка уничтожила "Хоклин",
верно? А потом ушла в бухту Кастри и потопила стоявший там на якоре
грузовой транспорт, так?"
По его лицу струился пот; солнце, лившееся из отверстия в потолке,
пекло немилосердно, жгучее как кипяток, но он молчал, потому что
по-прежнему оставался одним из них, по-прежнему подчинялся своему
командиру и ничто не могло заставить его предать.
- Еще? - спросил кто-то.
Он поднял голову; над ним стоял бармен.
- Прошу прощения?
- Еще пива?
- Нет. - Бармен кивнул и удалился. Немец оглядел столики, за которыми
сидели матросы с сухогруза. Он знал, что они его недолюбливают, они с
презрением сторонились его, словно в его бледной плоти гнездилась заразная
болезнь. Но быстрее всего попасть на остров можно было только на грузовом
судне, и пусть в каюте, которую он делил с дюжиной тараканов, было не
повернуться - зато и заплатил он немного. По ночам через переборки к нему
доносился рокот огромных дизелей - приятные звуки, напоминавшие ему о
хороших людях и иной жизни.
Кто-то грубо толкнул его в плечо. Немец повернул голову. Кто это там
ухмыляется из темноты, скалит зубы, крупные, как надгробия? Ах да, фон
Штагель... Кудлатая рыжая борода придавала ему сходство с необузданным
викингом. А рядом в полутьме прокуренного бара - мрачный Крепс. За их
столиками все пили, смеялись, шумели; звуки доносились сразу со всех
сторон, звенели стаканы, кто-то пьяно чертыхался, хор голосов тянул
непристойную матросскую песню о дамочках, оставшихся на берегу.
- Эй, эй! - гаркнул Бруно, широкоплечий механик. - Даешь танцы!
Громовой хохот, звяканье тарелок, ножки стульев скрипят по полу.
Официант поставил перед ним розовую гору свинины на ложе из картофеля и
кислой капусты. Он жадно набросился на еду - завтра снова садиться на
казенные харчи: яйца всмятку, чуть теплый кофе, черствый хлеб и сосиски,
мгновенно плесневеющие в сыром воздухе.
- ...Так что я должен был подумать? - спрашивал фон Штагеля старший
радист Ханлин. - А один старшина - помнишь, был такой надутый засранец
Штиндлер? - вылез в борделе на балкон, выставил свое хозяйство и
стоял-красовался перед берлинской публикой! Бог ты мой! Ну, патруль долго
ждать не пришлось. И вот волокут его в машину, а у него из штанов хрен
торчком! А мы-то все его святым считали! На U-172 матросики его так и
прозвали: Святой Штиндлер. Боже, как же мы ошибались!
- И что дальше? - полюбопытствовал фон Штагель. - Получил он свое или
нет?
- А кто его знает. Могу только сказать, что в судовой роли на новой
лодке его не было.
Чуть дальше за столом моторист второго класса Люшке негромко
переговаривался с Биттнером, кочегаром.
- ...опасные воды, - говорил моторист, - ...Атлантика - кипящий
котел...
- ...теперь везде опасно, - отвечал Биттнер. - Это вопрос стратегии:
кто хитрее, не кто сильнее.
Одна стена была задрапирована гладко, без единой морщинки, натянутым
нацистским флагом. Стул под ним пустовал - командир лодки отсутствовал и
как будто бы даже подчеркивал это свое отсутствие. Прочие офицеры
беседовали, ели, пили, но не забывали поглядывать на дверь, выходившую на
улицу.
- На прошлой неделе сволочи томми [так во время второй мировой войны
немецкие солдаты называли англичан] едва не пустили ко дну лодку Эрнста, -
с полным ртом говорил Ханлин.
- Я что-то такое слыхал, - перебил его сосед Дрексель, молоденький
необстрелянный новобранец. - Где-то у берегов Исландии...
- Эти сукины дети выскочили нам в лоб, - продолжал Ханлин. - Закидали
бомбами все вокруг лодки и довольно сильно подпортили рубку, но ребятам
удалось сделать срочное погружение...
- Везучие, черти, - пробурчал Крепс.
Бруно восхищенно любовался кельнершами; девушки - их было три -
сновали от стойки к столикам и обратно с большими подносами, уставленными
пивными кружками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94