Поэтому я очень беспокоюсь за дело, которым ты сейчас увлечен. Расскажи мне, что это ты делаешь, а?»
«Это—восстание, это — газават, дорогой учитель!»
«Газават бывает, когда воюют с неверными за веру и шариат. Ты, невежественный человек, не понимаешь этого. Эмирь1 и правители, хоть они тираны, а все ж мусульмане».
«Хуже неверных!»
«Не боишься, Восэ?»
«Чего?»
«Быть побежденным, захваченным, убитым?» ,
«Учитель, если вы приехали, чтобы меня пугать, уговорить отказаться от восстания, то лучше вам вернуться туда, откуда приехали. Война, газават, кровопролитие — дело мужей, муллам лучше не вмешиваться».
«Ты надо мной не подшучивай, Восэ! Ты и восстание это поднимаешь, видимо, в гневе и со зла?»
«Весь народ в гневе и зол».
«Подумай хорошенько, Восэ, смотри не стань причиной пролитой напрасно невинной крови бедняков!»
«Лучше нам, беднякам, пролить ее сразу в мужественной войне, чем позволять кровожадным мангытам высасывать ее постепенно».
«Ты надеешься победить могущественного эмира и е1го беков? На что ты надеешься?»
«Прежде всего на бога, затем на мужество и рвение бедняков».
«Это — несуразица, это пустая надежда. Послушай моего совета, Восэ! Сейчас еще не поздно. Отправь стариков к правителю, или к кушбеги гиссарскому, или даже в Бухару, к самому эмиру... Проси прощения, покайся; Пусть старики пояснят, в каком положении находятся подданные, пусть просят, умоляют снизить налоги. Если ты по своей воле отпустишь людей по домам, старики тоже поручатся за тебя перед эмиром и правителями бекств. Возможно, что и тебя помилуют, и народ избавится от грозящей всем опасности, спокойно займется своими делами. Говорят, что эмир Абдул Ахад не деспот, каким был его отец, а справедливый, добросовестный человек».
«Учитель, если бы это мне посоветовал кто-либо другой, я отрубил бы ему голову, как лазутчику. Но я знаю,
вы желаете мне добра, советуете от чистого сердца, поэтому я вам отвечу. Скажите, учитель, с каких это пор вы стали верить в человечность, справедливость эмира и его подручных? Кто в прошлом году называл их тиранами бесчестными, подлецами? Разве это были не вы? Как это они вдруг сразу стали теперь честными и справедливыми? Разве не эмир Абдул Ахад дал приказ собрать недоимки за три голодных года? Разве вы, учитель, не знаете об убийстве эмирского посланца Яхшибека, о гибели тысяцкого Саидкула и иных из его солдат? Неужели вы не понимаете, что дело зашло, уже слишком далеко? Какой может быть разговор о мире, когда между нами — пролитая кровь? Теперь дело между бедняками и правителями будет решено только мечом и палкой! Я хочу показать этим деспотам, этим двуногим кровожадным хищникам, что и мы, бедняки,— люди, что и у нас есть душа, честь, что если все мы объединимся и встанем против них, то можем как следует побить, выбить им зубы!..»
Да!.. Мулла Сафар опустил тогда голову, закрыл глаза, сидел и молчал.
Восэ вспомнил, с каким смешанным, странным чувством он созвал приятелей, чтобы, расставаясь, все они оказали мулле Сафару почет. Он проводил его тогда, под лучами полуденного солнца, в Сари-Хосор. При прощании мулла, сидя на осле, поднял руки и прочел молитву за Восэ, благословил его: «Дай бог тебе победить, достигнуть желаемого! Велик аллах! Аминь!..»
...Ночь на»возвышенности Тут-и-Кози повстанцы провели спокойно. Утром Восэ и его спутники вернулись туда из Сурх-Сакау. В шатре у радостно встретившего его Назира Восэ застал гонца, только что примчавшегося от На- зима из Ховалинга. Гонец привез доброе известие: Назим одолел стражников ховалингского амлякдара Абдукаюма, захватил его в плен. Собирает пшеницу и другие трофеи, чуть позднее приедет к Восэ со своим отрядом.
Добрая весть привела не только Восэ и его друзей, но и весь огромный лагерь повстанцев в веселое возбуждение. Да и как было не радоваться: дело успешно движется, пока что повстанцы ни в чем и нигде не потерпели неудач. Вера восставших в то, что сам святой Хызр поддерживает их предводителя, еще более укрепилась.
Из Бальджуана никто не приезжал, на дорогах и тропинках никакого движения заметно не было. Это немного беспокоило Восэ? и он решил послать в разведку своего человека, притом упрекнул себя: как он оказался столь беспечным, что до сих пор не сообразил сделать этого? Тут же отправил в Бальджуан своего односельчанина Кабира.
Восэ приказал Сайду Али начать готовить повстанцев к бою — учить рубке саблями и нападению с палками. Сайд Али разделил повстанцев на группы, назначил начальников и десятских, в каждой группе предложил проводить воинские упражнения.
Поздним утром прибыл со своим отрядом Назим из Ховалинга. Его люди вели за собой караван тяжело завьюченных ослов. Двадцать один высок состоял из захваченного добра, а на двадцать втором осле сидел, скорчившись, связанный Абдукаюм — ховалингский амлякдар. На нем был грязный халат, босые ноги этого грузного, жирного человека волочились по земле. Если бы не Восэ и Назим, то крестьяне, натерпевшиеся от Абдукаюма, тут же бы его растерзали.
— Восэ, пожалей меня! — заныл пленный амлякдар, едва вцепившиеся в него повстанцы под окриком Восэ отступили.— Если я и делал плохое в своей жизни, то сегодня получил наказание сполна. Да, как следует получил! Всю дорогу меня били, везли и били. Дай бог тебе благоденствия, Восэ, отпусти меня! Какую я глупость сделал, что стал амлякдаром! Если меня не казнишь, то, клянусь, никогда не приму на себя опять эту должность. Все, что у меня есть: и пшеница, и скот, и дом,— все, все твое.
— Побудешь пока здесь, поговорим с тобой потом,— с отвращением ответил Восэ, приказав Назиму не выпускать амлякдара из-под охраны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146