Пыльная дорога, сторонясь камышей, густым массивом укрывавших Гиссарскую долину, заболоченную разливами Кафирнигана, вела путников правым краем долины. Прижимаясь к выступам предгорных увалов, в летнее время иссушенных зноем, а в этот весенний день ярко зеленевших нагорными травами, расцвеченных маками, дорога навевала путникам думы не только о великолепии мира, обрамленного снеговыми вершинами и накрытого чистейшей голубизною небес, но и об опасностях, какими угрожают безлюдные камышовые заросли. О неслышно подкрадывающихся тиграх, о тяжело ворочающихся в болотах свирепых кабанах, о тропической лихорадке, изнуряющей местное население и грозящей смертью спустившимся сюда жителям высоких гор...
Перед закатом солнца, в охватившем весь мир комарином гуденье, путники достигли Душанбе. Амлякдар Душанбе был одним из закадычных друзей Мирзо Акрама, а потому разомлевший от жары и усталости богатей нашел здесь отменное гостеприимство. Его приняли в небольшой крепости, высящейся у глинистого обрыва над левым берегом реки, которая сбегает с северных гор и где-то ниже впадает в скрытый камышовыми зарослями Кафирниган...
Восэ провел ночь вместе с конюхом амлякдара возле лошадей,— постелью ему служил брошенный на глинистую землю пук сена, подушкой — мешок, а одеялом — халат. На рассвете Восэ повел лошадей на водопой к реке.
Среди водоносов, наполнявших здесь свои бурдюки, он увидел случайного знакомого по имени Каримча, которого встретил однажды вместе со своим ховалингским другом Ашуром, год назад ушедшим из Ховалинга на запад в поисках заработка. Каримча рассказал, что Ашур, работающий теперь водоносом и живущий в соседнем селении Сари-Ассиё, вот уже несколько дней не приходит на реку и, говорят, болен. Каримча как раз сегодня собирался навестить Ашура.
Накануне, разговаривая в Янги-Базаре с Мирзо Акрамом о «поручителе» водоносе, Восэ имел в виду именно этого Ашура. Сказав Каримче, что хочет навестить земляка, Восэ попросил зайти за ним во двор крепости.
Напоив, искупав и вычистив лошадей, Восэ пригнал их в крепость, привязал под навесом, задал сена в ясли. Из дверей амлякдарева дома вышел Мирзо Акрам, оглядел лошадей с чувством удовлетворения,— бодрые, чистые, еще с ночи хорошо накормленные ячменем, они весело потаптывались на старательно подметенном, обрызганном водою дворе.
— Молодец! — сказал весьма довольный Мирзо Акрам.—Если ты так будешь ухаживать за лошадьми и доставишь их в хорошем виде в Бухару, то, бог поможет, я отблагодарю тебя за твои труды!
Сказав это, хозяин сунул было руку за пазуху, но, помедлив, осмотрелся — нет ли кого поблизости? В воротах показался какой-то мужчина в чалме, по виду похожий на муллу. То был писарь амлякдара. Мирзо Акрам окликнул его:
— Вы, грамотей! Подойдите сюда!
Тот приблизился. Вынув из-за пазухи висящий на кожаном ремешке старый красный кошель, Мирзо Акрам тщательно отсчитал деньги:
— Возьми, Восэ, получи свою плату за день. А вы, грамотей, будьте свидетелем, что я дал. этому конюху наличными семь с половиной тенег.
Писарь с насмешкой молвил:
— А зачем вам понадобилось мое свидетельство?
— Неудобно говорить, но ведь все может случиться! А вдруг в Бухаре, когда я буду окончательно рассчитываться с Восэ, он забудет, что получал от меня эти деньги? Конечно, полагаю, он человек набожный и не откажется, но...
— Ой-бо!.. Допустим, что он отказался. Но ведь в Бухаре меня не будет? Что же, вы в этом случае призовете меня из Душанбе?
Вызывать не стану, но все же лучше, если мы с самого начала исключим возможную неприятность.
После полудня пришел за Восэ Каримча, и оба отправились по улице, пролегающей между садами, в Сари-Ассиё. Пройдя версты две, вступили в узкие, между глиняными стенами, переулочки. Нашли нужный им сеновал, со стороны улицы в степе сеновала виднелось отверстие, через которое внутрь можно было ссыпать с арбы сено или солому. Восэ, заглянув в это отверстие, увидел в полумраке сеновала нечто завернутое в лохмотья и брошенное в угол. Это нечто чуть пошевелилось. Восэ увидел страшно худую человеческую руку, выдвинувшуюся из лохмотьев, услышал стон. Рука протянулась к лежащему рядом бурдюку, в каких по селениям разносят воду. Восэ понял: перед ним — Ашур. Вместе с Каримчой зашел во двор, завернул за угол глинобитного сеновала — такого низкого, что, войдя полусогнувшись выпрямиться в нем не мог. Присел возле стонавшего в полузабытьи Ашура, приложил ладонь ко лбу больного, ощутил сильный жар. Грустно глянул на загустевшую мучную похлебку в глиняной чашке у головы Ашура, нагнулся к его уху, тихо спросил:
— Ашур! Это я, Восэ! Ты узнаешь меня?
Больной очнулся не сразу. Преодолевая полумрак сеновала, Восэ вглядывался в истощенное, пожелтевшее лицо, в темные орбиты полуоткрывшихся глубоко запавших глаз, в испачканную глиной, не черную, как прежде, а грязно-серую бороду друга. Снова назвал себя, услышав слабое бормотанье, в котором едва различил слова:
— Узнаю... Брат Восэ...
Больной с трудом дышал.
— Что с тобой, брат? Когда ты слег?
— Не знаю... может быть... неделя уже..,
— Кто-нибудь навещает тебя?
— Дети... хозяина дома... иногда...
Жалкое состояние земляка, страдающего на чужбине, так расстроило Восэ, что у него на глаза навернулись слезы... Какой-то худой бородатый крестьянин, с серпом и зажатой под мышкой веревкой, заглянул в дверь. Каримча шепнул Восэ:
— Это владелец сеновала, зовут Гадо.
Тот спросил:
— Ты кто?
— Я земляк Ашура,— ответил Восэ.
— Так? Значит, пришел проведать земляка своего?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146