— шутливо произнес эмир, передав смысл высокого титула Остонакула «бий додхо».— Разве это дело? Ей-богу, если бы я не слышал свидетельства вашего врачевателя, я подумал бы, что вы нарочно, убежав от меня, притворились больным!
— Я, ваш смиренный раб, много думаю, какой же большой грех я совершил, что всемогущий бог в эти счастливые дни, в первые дни правления моего эмира, обладателя молодого счастья, благодетеля моего и покровителя, сделал новой мою старую болезнь и лишил раба вашего высочества великой радости служить у ножек трона Искандерова,— с трудом встав, отвесил поклон Остонакул.— Но выясняется, что теперь грех мой не только прощен, но даже создатель мира небесного и земного счел меня достойным беспримерной чести и несказанного счастья: вместилище вселенной, сам повелитель мой, утрудил благословенные стопы свои, проследовав в ничтожную хижину этого бедняка!
Эмир сел и «открыл начало» беседе. Сперва он слегка пожаловался на обилие забот, отягчающих первые дни правления вседержителя, пожалел, что в этот период времени при нем не было такого опытного и мудрого человека, как Остонакул. Потом поведал, каковы эти заботы и тревоги.
Гордясь своими новыми распоряжениями, имеющими, цель упорядочить многое в жизни государства, он сказал, что от покойного эмира осталось сто пятьдесят жен, с которыми обряд бракосочетания проведен или не проведен, и что, несмотря на «целый мир скандалов и дрязг», всех этих жен он, Абдул Ахад, удалил из домов, расположенных на территории цитадели, не поскупившись выдать каждой из них средства на прожитье; изгнаны из дворца и ходжи — наставники и соглядатаи, которым покойный эмир, приняв их в качестве зятьев в дом, запретил выходить из цитадели, так как боялся, как бы через них не «попали в рот» людям придворные секреты. Для блага веры и шариату, а также для поддержания нравственности было обнародовано распоряжение, запрещающее заставлять безбородых юношей и мальчиков танцевать на улицах и площадях города, продавать вино, сквернословить на базарах. Люди раиса и миршаба повсюду в Бухаре обязаны задерживать нарушающих это распоряжение, наказывать ударами кожаной плети, накладывать денежные взыскания или даже сажать в тюрьму. Этим утром он приказал вывести на площадь Регистана трех-четырех задержанных и обезглавить их в назидание всем.
Другой «головной болью» вседержителя было дело давних узников главной тюрьмы: там заживо гнили несколько сот человек, находившихся в заключении от одного года до двадцати пяти — тридцати лет. Тюремное начальство из страха перед покойным эмиром не докладывало ему об этих бесполезно жующих хлеб и обременяющих тюрьму людях. За двадцать пять лет правления покойного родителя в тюрьме умерло несколько тысяч заключенных, и вот он, Абдул Ахад, распорядился, чтобы судьба оставшихся в живых была скорее решена, дабы освободить тюрьму для новых заключенных. Теперь палачи ежедневно выводят на Регистан, казнят по три-четыре человека, а кое-кого, чья вина полегче, бьют палками и плетьми и затем милостиво отпускают.
Абдул Ахад пожаловался также на «вмешательство представителей России» во внутренние дела эмирата.
— Сюда приехал человек туркестанского губернатора, по имени Кари Юсуф
вызывает переводчика Джалолиддина и от имени губернатора «подсказывает» нам: дескать, пусть эмир то-то сделает, пусть вот это сделает. Поздравлять нас с восшествием на престол приедут, оказывается, от царя несколько близких ему русских людей. До их приезда я, дабы доставить удовольствие импротуру (императору), должен, видите ли, уничтожить тюрьмы — обхану и клоповники, построить новые тюрьмы по примеру тюрем России. От Чорукуф пришло письмо, содержащее те же подсказки. Что вы посоветуете, бий-додхо, как правильнее следует ответить?
— Их высочество сами лучше знают,— сказал Остонакул,— но совет бедняка, преклоненного перед вами, таков: в ответ на предложение представителей России не говорить «нет», говорить «хорошо», но под всякими предлогами затягивать, откладывать дело. Пусть наши сановники, кушбеги, главный казначей, главный судья объяснят: если мы сейчас уничтожим тюрьмы — обхану и клоповники, то враги их высочества, убийцы и воры осмелеют. Ведь что это за султан, у которого нет тюрьмы, виселицы, плети, колодок и цепей? Кто его будет бояться?
Абдул Ахад легкими кивками выражал свое согласие со словами Остонакула. Иронически посмеиваясь, он продолжал:
— Чорукуф еще попросил, чтобы политические заключенные из обханы — подземной тюрьмы, куда проникали сточные воды из конюшен ж клоповников, были переведены в другие места заключения, вроде европейских и русских тюрем, чтобы был установлен и объявлен срок их заключения, были определены им питание и одежда.
Остонакул тоже засмеялся.
— В Шахрисябз приезжал один русский путешественник,-— рассказал он,— некий травовед. Он попросил, чтоб я принял его, я разрешил, и он пришел. Во время беседы он сказал, что газеты Фарангистана обвиняют Россию в том, что в Бухаре и Хиве, находящихся под протекторатом России, заключенных продолжают истязать, зверски мучить, заживо гноят их в темных подземельях. Россия, мол, считает себя культурным государством, а не заставляет уничтожить эти подземелья в находящихся под ее опекою ханствах, Письмо Чорукуфа их высочеству, конечно, связано с этими обвинениями фарангистанцев, а не то бы какое дело России до наших тюрем? Что знают ференги о нашем шариате? Вашему высочеству дано богом принимать самые мудрые решения. Но, по моему короткому разумению, если дать ответ, что обхана и клоповник — одни лишь пустые слова, что они—такие же помещения внутри цитадели, как и все другие дома мусульман, ничем от обычных домов не отличающиеся, то это, вероятно, будет лучшим ответом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146