План правителя — окружить и захватить повстанцев — провалился. Удача окрылила Восэ и его людей. Предоставив Назиру преследовать разгромленных гиссарцев и локайцев, сам он с Саидом, Али и Назимом поспешил навстречу Давляту, в коротком бою опрокинул его потерявших веру в победу конников. Окруженный несколькими пешими палочниками, каждый всадник отдельно от других не мог пересилить их, а зрелище гибели Раджаба и Аллаяра нагнало на конников страх.
Сайд Али стремился сразиться один на один со своим давним врагом Давлятом, отомстить за порубленный сад на горе Чаган, но исполнить свое желание ему не довелось: прежде чем он добрался до Давлята, в того вонзилась стрела одного из стрелков Сайда Мергена. Раненный в ногу, караулбеги вырвался на коне из боя. Потеряв свыше двадцати всадников из шестидесяти, бросив тела убитых и раненых на прибрежных камнях, он бежал, нещадно лупя своего коня...
Рассеяв остатки гиссарских солдат и джигитов-локайцев, Назир пошел в погоню за ними через реку. В то же время Восэ подогнал остатки солдат Давлята к правому берегу. Восэ и Назир встретились за крепостью, внизу оврага. Гиссарцы и локайцы также соединились здесь с солдатами Давлята, и все вместе, преследуемые повстанцами, понеслись к городу. Впереди, со стороны города, появился новый отряд солдат — около тридцати всадников во главе с Али-токсабо, начальником охраны крепости,— заставивший беглецов повернуть обратно. Снова закипел бой. Но всадники Восэ и Назира были опьянены победой, их напор стал яростным. К тому же на подмогу им подоспели новые пешие повстанцы: протянув через реку веревку и держась за нее, они преодолели течение, перешли на правый берег. Их оказалось более четырехсот человек, и когда они вступили в бой, то общая численность повстанцев превысила численность солдат не менее чем в шесть раз. Длинные дубинки безжалостно гуляли по спинам и головам вражеских всадников, над полем боя раздавались стоны, крики, вой...
Поняв, что дело кончается разгромом его войска, Мирзо Акрам вместе с группой своих приближенных и богачей бежал из города. Повстанцы заметили их бегство по направлению Кангурта, вниз по долине. Ораву ищущей спасения в бегстве чиновничьей знати заметили и локайцы и солдаты, а потому, потеряв охоту воевать, тоже кинулись отдельными группами вслед за бальджуанским правителем.
Восэ, с горящими как два факела глазами, с окровавленным мечом в руках, с непокрытой головой (чалма и тюбетейка упали в разгаре боя), в изорванном халате, весь испятнанный кровью, на взмыленном коне въехал в ворота бальджуанской крепости во главе своего повстанческого войска. Победа его была полной и сокрушительной!
Крепость напоминала разграбленный город: там и здесь, на дверях, дорожках, в переулках валялись седла и оторванные стремена, изорванные мешки и рассыпанный ячмень, плетки, обувь, потерянные и изорванные чалмы, конский навоз... В доме чиновников вещи были раскиданы, перевернуты, словно их расшвыривали, ища потерянное. В гостином дворе правителя рассыпанные морковь и рис, стоящий на очаге котел с еще горячим мясом служили доказательством крайней поспешности бегства правителя. По раскиданным вещам можно было определить, что слуги правителя, выхватив из имущества хозяина то, что им попало под руку, роняли, убегая, большую часть прихваченного.
Из некоторых домов доносился плач женщин и детей. Из одного дома выбежали девочки, из другого мальчики,— это оказались дети крестьян, захваченные по приказу правителя у их родителей в счет невыплаченного налога. Подбегая со слезами и воплями к ворвавшимся в крепость повстанцам, они искали среди них своих отцов, братьев, родственников. Десять — двенадцать ребят нашли своих родных, и горячие объятия, слезы радости встретившихся с сочувствием наблюдали десятки обступивших их повстанцев.
За пределами крепости победители открыли обитую железными листами дверь тюрьмы и освободили узников. В большинстве своем это были земледельцы и пастухи,— всех оказалось сорок три человека. Их привез сюда из разных селений тысяцкий Саидкул — Комок Глины, обвинив в приверженности Восэ. Нашелся в тюрьме и народный певец Гуль-Курбан. Он был весь залит кровью, освободители едва узнали его. Товарищ певца Шариф не дождался освободителей, умер от ран. Восэ поручил друзьям поместить Гуль-Курбана в доме его бальджуанского родственника, послал в этот дом городского лекаря. Других городских лекарей и костоправов по приказу Восэ привели в крепость и на поле боя, где они занялись врачеванием раненых повстанцев.
Восэ с группой повстанцев вернулся на поле битвы и до вечера хоронил убитых. Было погребено более двухсот человек, погибших за правое дело. Всех раненых привезли в город, распределили по домам надежных людей, родных и близких.
Возвращаясь с места сражения, четверо повстанцев привели к Восэ шейха Сайда Асрора — смотрителя мазара святого Бальджуана.
< Мы сидели возле мазара, отдыхали, а он вышел и начал нас проклинать! — сказали они.
Восэ был верхом на коне. Сайд Асрор с непокрытой головой, в широком легком халате и исподних шароварах, стоял перед ним. Не выдержав взгляда Восэ, с отвращением смотревшего на него, он опустил голову.
— Проклинал? — спросил Восэ.
Мгновение шейх стоял молча, потом вдруг сразу заорал как безумный:
— Да, проклинал! И еще буду проклинать! Вы, дрянные люди, взбунтовались против падишаха ислама, стали мятежниками! Дай бог всем вам, неверным, в петлях висеть, да сожрут вас волки, да растащат вашу падаль шакалы!
Его крик, однако, не подействовал на Восэ,— он насмешливо ответил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146