Правда, рассуждая строго логически, из нигилизма можно и должно
вывести и в области морали только нигилизм же, т. е. аморализм, и
Штирнеру[50] не стоило большого труда разъяснить этот логический
вывод Фейербаху и его ученикам. Если бытие лишено всякого внутреннего
умысла, если субъективные человеческие желания суть единственный разумный
критерий для практической ориентировки человека в мире, то с какой стати
должен я признавать какие-либо обязанности и не будет ли моим законным
правом простое эгоистическое наслаждение жизнью, бесхитростное и
естественное "carpe diem[51]"? Наш Базаров также, конечно, был
неопровержимо логичен, когда отказывался служить интересам мужика и
высказывал полнейшее равнодушие к тому человеческому благополучию, которое
должно наступить, когда из него, Базарова, "будет лопух расти". Ниже мы
увидим, что это противоречие весьма ощутительно сказывается в реальных
плодах интеллигентского мировоззрения. Однако если мы сделаем в этом пункте
логический скачок, если от эгоизма мы как-нибудь доберемся психологически до
альтруизма и от заботы о моем собственном "я" -- до заботы о насущном хлебе
для всех или большинства, -- или, говоря иначе, если здесь мы заменим
рациональное доказательство иррациональным инстинктом родовой или
общественной солидарности, то весь остальной характер мировоззрения русской
интеллигенции может быть выведен с совершенной отчетливостью из ее
нигилизма.
Поскольку вообще с нигилизмом соединима общеобязательная и обязывающая
вера, этой верой может быть только морализм.
Под нигилизмом я разумею отрицание или непризнание абсолютных
(объективных) ценностей. Человеческая деятельность руководится, вообще
говоря, или стремлением к каким-либо объективным ценностям (каковыми могут
служить, напр[имер], теоретическая научная истина, или художественная
красота, или объект религиозной веры, или государственное могущество, или
национальное достоинство и т. п.), или же мотивами субъективного порядка, т.
е. влечением удовлетворить: личные потребности, свои и чужие. Всякая вера,
каково бы ни было ее содержание, создает соответствующую себе мораль, т. е.
возлагает на верующего известные обязанности и определяет, что в его жизни,
деятельности, интересах и побуждениях должно почитаться добром и что --
злом. Мораль, опирающаяся на веру в объективные ценности, на признание
внутренней святости какой-либо цели, является в отношении этой веры
служебным средством, как бы технической нормой и гигиеной плодотворной
жизни. Поэтому хотя жизнь всякого верующего подчинена строгой морали, но в
ней мораль имеет не самодовлеющее, а лишь опосредствованное значение; каждое
моральное требование может быть в ней обосновано и выведено из конечной цели
и потому само не претендует на мистический и непререкаемый смысл. И только в
том случае, когда объектом стремления является благо относительное, лишенное
абсолютной ценности, -- а именно удовлетворение субъективных человеческих
нужд и потребностей, -- мораль -- в силу некоторого логически
неправомерного, но психологически неизбежного процесса мысли --
абсолютизируется и кладется в основу всего практического мировоззрения.
Где человек должен подчинить непосредственные побуждения своего "я" не
абсолютной ценности или цели, а по существу равноценным с ними (или равно
ничтожным) субъективным интересам "ты" -- хотя бы и коллективного, -- там
обязанности самоотречения, бескорыстия, аскетического самоограничения и
самопожертвования необходимо принимают характер абсолютных, самодовлеющих
велений, ибо в противном случае они никого не обязывали бы и никем бы не
выполнялись. Здесь абсолютной ценностью признается не цель или идеал, а само
служение им; и если штирнеровский вопрос "почему "я" менее ценно, чем "ты",
и должно приноситься ему в жертву?" остается без ответа, то, в
предупреждение подобных дерзких недоумений, нравственная практика именно и
окружает себя тем более мистическим и непреложным авторитетом. Это
умонастроение, в котором мораль не только занимает главное место, но и
обладает безграничной и самодержавной властью над сознанием, лишенным веры в
абсолютные ценности, можно назвать морализмом, и именно та кой
нигилистический морализм и образует существо мировоззрения русского
интеллигента.
Символ веры русского интеллигента есть благо народа, удовлетворение
нужд "большинства". Служение этой цели есть для него высшая и вообще
единственная обязанность человека, а что сверх того -- то от лукавого.
Именно потому он не только просто отрицая или не приемлет иных ценностей --
он даже прямо боится и ненавидит их. Нельзя служить одновременно двум богам,
и если Бог, как это уже открыто поведал Максим Горький, "суть народушко", то
все остальные боги -- лжебоги, идолы или дьяволы. Деятельность, руководимая
любовью к науке или искусству, жизнь, озаряемая религиозным светом в
собственном смысле, т. е. общением с Богом, -- все это отвлекает от служения
народу, ослабляет или уничтожает моралистический энтузиазм и означает, с
точки зрения интеллигентской веры, опасную погоню за призраками. Поэтому все
это отвергается, частью как глупость или "суеверие", частью как
безнравственное направление воли. Это, конечно, не означает, что русской
интеллигенции фактически чужды научные, эстетические, религиозные интересы и
переживания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80