общее развитие страны двигалось вперед медленно.
Одними внешними причинами нельзя объяснить этого факта. Если от результатов
мы обратимся к психологии деятелей, то увидим, что они работали без полной
веры в свое дело, без цельной любви, с надрывом, с. гнетущей мыслью, что
есть дело более важное, более серьезное, но, к несчастью, они, по своей ли
дряблости, по другим ли причинам, его творить не могут. Известно, как
встречена была работа первых социал-демократов, так называемых
"экономистов", верны инстинктом понявших, что самое важное -- это
сорганизовать рабочую массу и подготовить вождей ее из среды самих рабочих.
Первые эсдеки пошли в тюрьму и в ссылку, но это не помешало наложить на их
взгляды печать чего-то жалкого, трусливого, приниженного. Но еще хуже, чем у
самих "экономистов" не хватило ни понимания, ни веры в свое дело, чтобы
открыто и смело выступить в защиту своих взглядов. Понадобились ужасы нашей
реакции, чтобы П. Б. Аксельрод[66] и некоторые другие меньшевики
стали снова доказывать ту истину, что без рабочих рабочая
социал-демократическая партия немыслима, да и то доказывать с таинственным
приоткрыванием "завесы будущего", с тактическими ужимками, с громкими
фразами. Народным социалистам пришлось выслушать от своих "друзей слева" всю
ту порцию упреков в трусости, оппортунизме, министериабельности, которыми
они так щедро угощали конституционных демократов. Земским деятелям был
преподнесен такой подарок: "Не земцы-либералы своей школой, право же
немногим отличавшейся от церковной, подготовляли великую революцию, а
кое-что в этом направлении если в земстве и делалось, то делалось это
третьим элементом. Третий элемент давал Сипягиным[67] и
Плеве[68] материал, который они начали целыми транспортами
отправлять на поселение в Сибирь. Дорога была тайная работа земства, а не
открытая, подотчетная" ("Сознательная Россия" 1906 года, 3, стр. 62--63).
Важны не эти упреки сами по себе, а то, что выслушивавшие их считали
себя в глубине души подавленными ими. Они никогда не могли найти такую
принципиальную точку, которая дала бы им силы открыто стать на защиту своего
дела, признать его самодовлеющую ценность, сказать, что они сознательно
отдают этому делу все свои силы и ничего дурного в этом не видят. Нет, они
стремились всегда оправдаться, скинуть с себя эту тяжесть упреков.
Социал-демократы "экономисты" пытались доказывать, что они вовсе не
"экономисты", а тоже крайние революционеры. Меньшевики доказывали, что они
не заражены ни ревизионизмом, ни тред-юнионизмом, а хранят огонь самой
пламенной ортодоксальной революционности. Народные социалисты с величайшим
презрением отталкивали всякий намек на кадетизм. Кадеты тоже стремились
временно отделаться от анализирующего разума, чтобы полетать на крыльях
фантазии, и т.д., и т.д.
Два последствия огромной важности проистекли из этого. Во-первых,
средний массовый интеллигент в России большею частью не любит своего дела и
не знает его. Он -- плохой учитель, плохой инженер, плохой журналист,
непрактичный техник и проч., и проч. Его профессия представляет для него
нечто случайное, побочное, не заслуживающее уважения. Если он увлечется
своей профессией, всецело отдастся ей -- его ждут самые жестокие сарказмы со
стороны товарищей, как настоящих революционеров, так и фразерствующих
бездельников. Но приобрести серьезное влияние среди населения получить в
современной жизни большой удельный вес можно, только обладая солидными,
действительными специальными знаниями. Без этих знаний, кормясь только
популярными брошюрами, долго играть роль в жизни невозможно. Если вспомнить,
какое жалкое образование получают наши интеллигенты в средних и высших
школах, станет понятным и антикультурное влияние отсутствия любви к своей
профессии и революционного верхоглядства, при помощи которого решались все
вопросы. История доставила нам даже слишком громкое доказательство
справедливости сказанного. Надо иметь, наконец, смелость сознаться, что в
наших государственных думах огромное большинство депутатов, за исключением
трех-четырех десятков кадетов и октябристов, не обнаружили знаний, с
которыми можно было бы приступить к управлению и переустройству России.
Второе последствие не менее важно. Во времена кризисов, народных
движений или даже просто общественного возбуждения крайние элементы у нас
очень быстро овладевают всем, не встречая почти никакого отпора со стороны
умеренных. Интеллигенция с какой-то лихорадочной быстротой устремляется за
теми, кто не на словах, а на деле постоянно рискует своею жизнью. "Больная
совесть" дает себя чувствовать: -- в мгновенном порыве человек зачеркивает
всю свою старую, многолетнюю работу, которой он, очевидно, никогда не любил.
В этой области происходят не только комедии, вроде известного превращения
вице-губернатора, лет тридцать в разных чинах служившего "самодержавному
правительству", в социал-демократа, но и серьезные идейные и житейские
трагедии. Когда на другой день после 17 октября в России не оказалось
достаточно сильных и влиятельных в населении лиц, чтобы крепкой рукой
сдержать революцию и немедленно приступить к реформам, для проницательных
людей стало ясно, что дело свободы временно проиграно и пройдет много лет
упорной борьбы, пока начала этого манифеста воплотятся в жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80