Духа и его исконных запросов умертвить нельзя, и естественно,
что живые люди, облекшие свою душу в моральный мундир "интеллигента",
сохраняют в себе все чувства, присущие человеку. Но эти чувства живут в душе
русского интеллигента приблизительно так, как чувство жалости к врагу -- в
душе воина -- или как стремление к свободной игре фантазии -- в сознании
строго-научного мыслителя: именно как незаконная, хотя и неискоренимая
слабость, как нечто -- в лучшем случае -- лишь терпимое. Научные,
эстетические, религиозные переживания всегда относятся здесь, так сказать, к
частной, интимной жизни человека; более терпимые люди смотрят на них как на
роскошь, как на забаву в часы досуга, как на милое чудачество; менее
терпимые осуждают их в других и стыдливо прячут в себе. Но интеллигент как
интеллигент, т. е. в своей сознательной вере и общественной деятельности,
должен быть чужд их -- его мировоззрение, его идеал враждебны этим сторонам
человеческой жизни. От науки он берет несколько популяризованных, искаженных
или ad hoc[52] изобретенных положений и хотя нередко даже
гордится "научностью" своей веры, но с негодованием отвергает и научную
критику, и всю чистую, незаинтересованную работу научной мысли; эстетика же
и религия вообще ему не нужны. Все это -- и чистая наука, и искусство, и
религия -- несовместимо с морализмом, с служением народу; все это опирается
на любовь к объективным ценностям и, следовательно, чуждо, а тем самым и
враждебно той утилитарной вере, которую исповедует русский интеллигент.
Религия служения земным нуждам и религия служения идеальным ценностям
сталкиваются здесь между собой, и, сколь бы сложно и многообразно ни было их
иррациональное психологическое сплетение в душе человека-интеллигента, в
сфере интеллигентского сознания их столкновение приводит к полнейшему
истреблению и изгнанию идеальных запросов во имя цельности и чистоты
моралистической веры.
Нигилистический морализм есть основная и глубочайшая черта духовной
физиономии русского интеллигента: из отрицания объективных ценностей
вытекает обожествление субъективных интересов ближнего ("народа"), отсюда
следует признание, что высшая и единственная задача человека есть служение
народу, а отсюда, в свою очередь, следует аскетическая ненависть ко всему,
что препятствует или даже только не содействует осуществлению этой задачи.
Жизнь не имеет никакого объективного, внутреннего смысла; единственное благо
в ней есть материальная обеспеченность, удовлетворение субъективных
потребностей; поэтому человек обязан посвятить все свои силы улучшению
участи большинства, и все, что отвлекает его от этого, есть зло и должно
быть беспощадно истреблено -- такова странная, логически плохо обоснованная,
но психологически крепко спаянная цепь суждений, руководящая всем поведением
и всеми оценками русского интеллигента. Нигилизм и морализм, безверие и
фанатическая суровость нравственных требований, беспринципность в
метафизическом смысле -- ибо нигилизм и есть отрицание принципиальных
оценок, объективного различия между добром и злом -- и жесточайшая
добросовестность в соблюдении эмпирических принципов, т. е. по существу
условных и непринципиальных требований, -- это своеобразное, рационально
непостижимое и вместе с тем жизненно-крепкое слияние антагонистических
мотивов в могучую психическую силу и есть то умонастроение, которое мы
называем нигилистическим морализмом.
Из него вытекают или с ним связаны другие черты интеллигентского
мировоззрения, и прежде всего то существенное обстоятельство, что русскому
интеллигенту чуждо и отчасти даже враждебно понятие культуры в точном и
строгом смысле слова. Это суждение может показаться неправильным; ибо кто
больше говорит о желательности культуры, об отсталости нашего быта и
необходимости поднять его на высший уровень, чем именно русский интеллигент?
Но и тут дело не в словах, а в понятиях и реальных оценках. Русскому
человеку не родственно и не дорого, его сердцу мало говорит то чистое
понятие культуры, которое уже органически укоренилось в сознании
образованного европейца. Объективное, самоценное развитие внешних и
внутренних условий жизни, повышение производительности материальной и
духовной, совершенствование политических, социальных и бытовых форм общения,
прогресс нравственности, религии, науки, искусства, словом, многосторонняя
работа поднятия коллективного бытия на объективно-высшую ступень, -- таково
жизненное и могущественное по своему влиянию на умы понятие культуры,
которым вдохновляется европеец. Это понятие опять-таки целиком основано на
вере в объективные ценности и служении им, и культура в этом смысле может
быть прямо определена как совокупность осуществляемых в
общественно-исторической жизни объективных ценностей. С этой точки зрения
культура существует не для чьего-либо блага или пользы, а лишь для самой
себя; культурное творчество означает совершенствование человеческой природы
и воплощение в жизни идеальных ценностей и в качестве такового есть само по
себе высшая и самодовлеющая цель человеческой деятельности. Напротив,
культура, как она обычно понимается у нас, целиком отмечена печатью
утилитаризма. Когда у нас говорят о культуре, то разумеют или железные
дороги, канализацию и мостовые, или развитие народного образования, или
совершенствование политического механизма, и всегда при этом нам
преподносится нечто полезное, некоторое средство для осуществления иной цели
-- именно удовлетворения субъективных жизненных нужд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80